Читать «Фавориты Екатерины - от Васильчикова до Римского-Корсакова (Браки Романовых)» онлайн - страница 7

Вольдемар Балязин

Не успел Потемкин стать генерал-адьютантом, как тут же стал подполковником Преображенского полка, а следует заметить, что, как правило, в этом звании оказывались чаще всего генерал-фельдмаршалы, ибо традиционно его полковником был сам царь или царица. Что мог противопоставить "Великому Циклопу" кроткий и застенчивый Васильчиков?

Он, как мы уже знаем, оставил дворец, уехал в Москву, и там узнал, от хорошо осведомленных светских сплетников, что императрица уже давно больна любовным недугом к блистательному кавалерийскому генералу. Однако, хотя все это было истинной правдой, дело состояло не только в любовном влечении. Екатерина угадала в Потемкине человека, на которого можно положиться в любом трудном и опасном деле, когда потребуется твердая воля, неукротимая энергия и абсолютная преданность делу.

Отставка Васильчикова лишь неосведомленным в любовных и государственных делах Екатерины могла показаться внезапной. На самом же деле Екатерина почти с самого начала этой связи тяготилась ею, о чем чистосердечно призналась новому предмету своей страсти, тогда еще потенциальному фавориту Григорию Александровичу Потемкину.

В письме к нему она откровенно исповедалась в своих прежних прегрешениях, открывшись, что мужа своего она не любила, а Сергея Васильевича Салтыкова приняла по необходимости продолжить династию, на чем настояла Елизавета Петровна. Совсем по-иному обстояло дело с Понятовским. "Сей был любезен и любим, - писала Екатерина, - от 1755 до 1761 года по тригодишной отлучке, то есть от 1758 и старательства князя Гр. Гр. (то есть Григория Григорьевича Орлова), которого паки добрые люди заставили приметить, переменили образ мысли".

Далее Екатерина призналась, что она любила Орлова и что не ее вина в том, что между ними произошел разрыв. "Сей бы век остался, - писала Екатерина, - есть ли б сам не скучал, я сие узнала... и, узнав уже доверки иметь не могу, мысль, которая жестоко меня мучила и заставила сделать из дешперации (лат. - безумства, отчаяния) выбор коя какой...".

Вот этот-то сделанный ею "выбор коя какой" - и не более того - и оказался Васильчиковым.

"Во время пребывания Васильчикова в фаворе, - писала Екатерина, - и даже до нынешнего месяца я более грустила нежели сказать могу, и никогда более как тогда, когда другие люди бывают довольные и всякие приласканья во мне слезы принуждала, так что я думаю, что от рождения своего я столько не плакала, как сии полтора года; сначала я думала, что привыкну, но что далее, то - хуже, ибо с другой стороны (то есть со стороны Васильчикова) месяцы по три дуться стали и признаться надобно, что никогда довольнее не была как когда осердится и в покое оставит, а ласка его мне плакать принуждала".

И, наконец, пришло избавление от капризного, обидчивого и давно уже немилого Васильчикова. "Потом приехал некто Богатырь (т. е. Григорий Александрович Потемкин, ибо, обращаясь к нему в этом письме Екатерина написала: "господин Богатырь"). Сей Богатырь по заслугам своим и по всегдашней ласке прелестен был так, что услыша о его приезде, уже говорить стали, что ему тут поселиться, а того не знали, что мы письмецом сюда призвали неприметно его, однако же с таким внутренним намерением, чтоб не вовсе слепо по приезде его поступать, но разбирать, если в нем склонность, о которой мне Брюсша (П. А. Брюс, дочь фельдмаршала Румянцева, жена графа Брюса, ее ближайшая подруга) сказывала, что давно многие подозревали, то есть та, которую я желаю, чтобы он имел".