Читать «Через кладбище» онлайн - страница 51

Нет, он, наверно, просто спит.

Во сне он слышит острый, вкусный, веселящий душу запах жареного лука.

Это мама растерла в большом чугунке вареную картошку и положила туда горячие шкварки с луком. Ничего вкуснее этой еды на свете нет.

Вот сейчас мама снова поставит чугунок на раскаленные угли - пусть еще подогреется, добавит в него молока, соли и потом всех позовет к столу.

И правда, мама гладит Михася теплой ласковой рукой по голове, целует в лоб и говорит:

- Ну как твои ушки, сынок? Стреляют? Ничего, ничего. Пусть немножко постреляют. А платок не снимай. Пусть на ушках будет платок. Это доктор велел. Так теплее будет. Пойдем покушаем. Бульба со шкварками. И чайку с сахарком попьешь...

- Но тебя же нету, мама, - почти плачет Михась. - Тебя же немцы...

- Глупости какие, - опять целует его мама. Целует и гладит по голове. Глупости какие ты повторяешь...

- Но я же сам видел. Тебя немцы вели в сельсовет. И один тебя штыком.

- Глупости, глупости, - улыбается мама.

И какая она красивая, в синем платье. Где же она взяла это платье? Ведь раньше не было такого...

Михась не успевает спросить маму об этом платье. Из-за печки или черт его знает откуда выскакивает вдруг черный, как жук, Гришка Бумбер и кричит:

- Чего ты, Пашкевич, на меня наговариваешь, будто я плохие печати ставлю? Посмотри!

Гришка плюет себе на ладонь и ставит на нее печать. Потом переносит этот оттиск на бумажку.

- Правильно. Настоящая немецкая печать. Небольшая, круглая. Как наши двадцать копеек. Хорошая печать, - убеждается Михась. Но это почему-то его не радует.

А Гришка Бумбер хохочет так, что режет уши.

Мама вежливо отодвигает Гришку:

- Отойдите, пожалуйста. Будьте добреньки. У ребенка болят ушки.

И Бумбер слушается маму.

Михась всовывает свои голые тоненькие ножки в большие валенки и слезает с печки, где ему было тепло и уютно, но он хочет есть.

За большим столом, только что хорошо промытым мамой и еще пахнущим мокрой сосной, уже сидят отец и сестры - Шурка и Антонина. Но мама накладывает горячую, дымящуюся картошку в первую очередь не отцу, не сестрам, а Михасю и говорит:

- Наш Михасик устал. И опять у него болят ушки.

- Да не болят, он опять притворяется, - говорит Шурка. - А вы его, мама, все жалеете, что он очень маленький. Все Михасю, Михасю. И сахар он один ест...

А Антонина, сидя рядом с Михасем, тишком под столом больно щиплет его за голую ногу и елейным голосом советует Шурке:

- Не завидуй, не завидуй.

Но отец все видит, все замечает. Вот он берет деревянную ложку и сейчас даст по лбу Антонине за тайные ее проделки.

Михась видит, как отец берет ложку. Но это, оказывается, не ложка, а кузнечные клещи. И это совсем не отец, а Василий Егорович Бугреев. И руки у него дрожат.

- Не могу больше, Миша, - говорит он. - Не могу! Феликс, позови Еву! Пусть она сменит меня. Жарко!

- Батя, - умоляет Феликс. - Не надо звать Еву. Она приведет немцев. Она - немецкая овчарка, Ева. Немцы нас убьют...

- Все равно не могу, - говорит Василий Егорович. - У меня слабость. Не могу!

И тут же голос Мамлоты. Он кричит Михасю: