Читать «История политических репрессий и сопротивления несвободе в СССР (Часть 2)» онлайн - страница 135

Судья. Подсудимый Синявский, признаете ли Вы себя виновным в предъявленных обвинениях полностью или частично?

Синявский. Нет, не признаю, ни полностью, ни частично.

Судья. Подсудимый Даниэль, признаете ли Вы себя виновным в предъявленных Вам обвинениях полностью или частично?

Даниэль. Не признаю. Ни полностью, ни частично.

[...]

Утреннее заседание. 11 февраля 1966 г.

Синявский пытается объяснить суду, что в его статье и трех произведениях изложены не политические взгляды и убеждения, а его писательская позиция, что ему как писателю, близок фантастический реализм с его гиперболой, иронией и гротеском, но прокурор требует не читать в зале суда литературных лекций. Это требование поддерживает судья.

Прокурор. Выражаются ли в этих произведениях Ваши политические взгляды и убеждения?

Синявский. Я не политический писатель. Ни у одного писателя его вещи не передают политических взглядов... Ни у Пушкина, ни у Гоголя нельзя спрашивать про политические взгляды (Возмущенный гул в зале). Мое произведение - это мое мироощущение, а не политика.

Прокурор. Я думаю иначе. [...].

Вечернее заседание. 12 февраля 1966 г.

Из речи государственного обвинителя О.П. Темушкина. Я обвиняю Синявского и Даниэля в антигосударственной деятельности. Они написали и добились издания под видом литературных произведений грязных пасквилей, призывающих к свержению строя, распространяли клевету, облекли все это в литературную форму. То, что они сделали, не случайная ошибка, а действие, равнозначное предательству [...]. Я прошу, учитывая все - и то, что они не раскаялись, и первостепенную роль Синявского, - приговорите Синявского к максимальной мере наказания - семи годам лишения свободы, с отбыванием в колонии усиленного режима, и пяти годам ссылки (Аплодисменты), а Даниэля - к пяти годам, с отбыванием в колонии усиленного режима, и трем годам ссылки( .

Миф о застое. М., 1991. С. 70, 71.

Из последнего слова А.Д. Синявского

Мне будет довольно трудно говорить [...] в силу определенной атмосферы, которая здесь достаточно ощутима. Доводы обвинения меня не убедили, и я остался на прежних позициях. Доводы обвинения - они создали ощущение глухой стены [...]. Все те же самые страшные цитаты из обвинительного заключения повторяются десятки раз и разрастаются в чудовищную атмосферу, уже не соответствующую никакой реальности. Художественный прием - повторение одних и тех же формулировок - сильный прием. Создается какая-то пелена, особенно наэлектризованная атмосфера, когда кончается реальность и начинается чудовищное - почти по произведениям Аржака и Терца. Это атмосфера темного антисоветского подполья, скрывающегося за светлым лицом кандидата наук Синявского и поэта-переводчика Даниэля, делающих заговоры, перевороты, террористические акты, погромы, убийства... В общем, "день открытых убийств"( , только исполнителей двое: Синявский и Даниэль. Тут, действительно, очень страшно, и неожиданно художественный образ теряет условность, воспринимается буквально, так что судебная процедура подключается к тексту, как естественное его продолжение. Я имел несчастье пометить эпилог повести "Суд идет" 1956 годом: "Автор оклеветал 1956 год, ага, автор, ты предсказал - иди теперь в лагерь в 1966 году". Злорадные интонации явственно звучали у обвинителей.