Читать «Видение в публичной библиотеке» онлайн - страница 4

Где же помнить всех, кого вы провели и вывели!

Седая борода постояла перед портретом, постояла, покачала задумчиво головой и снова присела к столу, где лежала большая старая книга с жесткими пожелтевшими листами. И опять та же невозмутимая могильная тишина и те же слабо доносящиеся извне отзвуки жизни, замирающий стук экипажей, замирающий в воздухе глухой звон далекого колокола.

Вечерний звон, вечерний звон!

Как много дум наводит он...

Далекою стариною, молодостью повеяло от этого стиха, словно от засохшего и полинялого лепестка розы в пожелтевшем от времени альбоме.

А эти книги на полках, массы книг, это же засохшие лепестки жизни, следы дум, страданий, счастья: это стоят на полках высушенные человеческие головы, сердца и остовы покойников.

Седая борода, отодвинув от себя книгу, откинулась на спинку кресла и задумалась. Ни над чем так хорошо не думается, как над умной книгой.

Но что это, как будто стукнуло там, в той половине залы, где сидит мраморный старик? Нет, это не так, это треснул на полке где-то пересохший переплет книги.

Стук повторился. Как будто скрипнула шашка паркета, другая: и паркет пересох, как кожаный переплет книги.

Слышатся как будто шаги в "Россика". Но это, конечно, сторож. Нет, сторож спит.

Что же это? Шаги приближаются, медленные тяжелые шаги. Да, кто-то идет.

Седая борода оглядывается туда, откуда приближаются шаги. Что же это такое! Происходит что-то непостижимое, страшное...

Это идет мраморный старик, что сидит в мраморном кресле. Не может быть, чтобы это был он - мрамор не может ходить. Но нет, он идет: полы мраморной мантии шевелятся; ноги в мраморных сандалиях передвигаются мерно и медленно, как старческие ноги вообще; голова старика заметно трясется, плотно сжатые губы беззвучно шевелятся и безжизненно-мраморные глаза светятся жизнью - они устремлены вперед, туда, где в золоченой раме стоит у пылающего жертвенника Семирамида Севера с опустившеюся с плеч горностаевою мантией.

Что же это такое? Не бред ли расстроенного воображения? Не сон ли? Нет, вон голуби по-прежнему воркуют за окном и шуршат о карниз крыльями; с Невского доносится глухой гул удаляющихся экипажей; все тот же вечерний звон доносится издалека и точно тает в воздухе.

Зашуршало что-то вправо, и словно стена дрогнула. Это дрогнула золотая рама, задрожало полотно, и от него медленно, неслышно отделилась женщина в горностаевой мантии: она вышла из полотна и как тень сошла на пол, шурша складками атласного платья.

Вот она двигается, волоча за собою горностаевую мантию. На лице все та же приветливая, но загадочная улыбка.

И мраморный старик, и женщина в горностаевой мантии сближаются, идут навстречу друг другу. И лицо мраморного старика скривилось улыбкой. Опущенные руки поднимаются и почтительно складываются у сердца, дрожащая голова низко наклоняется.

- Ah! C'est vous, mon philosophe!* - слышится тихий ласкающий голос.