Читать «Храм Василия Блаженного» онлайн - страница 42

Виктор Меньшов

- Храм строить... - почти прошептал Васька.

- Чегооо?! - едва не села рядом с участковым мать.

- Храм я строю! - непривычно внятно произнес Васька, подняв голову. Вот тут наступила полная тишина.

- Во, блаженный! - воскликнула в этой тишине Анастасия Николаевна, сама не подозревая, что с этой минуты сына ее иначе, как Василий Блаженный, называть не будут, а стройку его нарекут в народе - Храмом Василия Блаженного.

Кражи его дурацкие скоро позабудутся, простят их Ваське легко, любили его за искреннюю беззлобность и неспособность причинять сознательное зло, потому простили бы ему и не такое. А вот прозвище останется навсегда...

Народ стал расходиться. Сергей взял под руку Гришку и повернулся к отцу:

- Пойдем домой, батя.

- Да что-то не хочется, - оглядываясь на еще остававшихся самых любопытных, отозвался участковый. - Посижу я тут на солнышке. Что-то я пригрелся, посижу...

Сергей удивленно посмотрел на закатное неяркое солнышко, уходящее за маленькие, словно на корточки присевшие, сараи. Хотел что-то еще сказать отцу, но нетерпеливый Гришка стал тянуть его за рукав, и Сергей повел его к дому. Уже уходя, он оглянулся. Отец сделал блаженное лицо, подставляя его солнцу.

- Ты пересел бы, что ли, батя, - посоветовал Сергей.

- А тут что - занято? - съехидничал отец.

- Да нет, свободно. Сиди, если нравится. Только коровы тут гуляют.

- А я им что - мешаю? Да и нет никаких коров.

- Нет, - покорно согласился Сергей. - Но были. Были и оставили вещественные доказательства своего пребывания.

Тарас Миронович подскочил, оглядел многострадальные галифе, шепотом выругался и широким шагом пошел домой, не обращая уже ни на что внимания, даже фуражку в траве оставил.

Сергей поднял фуражку и сказал Григорию:

- Пойдем, брат. Боюсь, что дома нам будет мучительно больно. И почему-то мне кажется, что тебе - особенно.

Он повел Григория домой, сочувственно обнимая его за согнутые тяжелыми предчувствиями плечи. Шли они домой долго. Часто останавливались, перекуривали. Когда же вошли под крышу дома своего, увидели выходившего из ванной отца: свежевыбритого, пахнущего одеколоном, земляничным мылом и легким, едва уловимым ароматом коньяка, единственным напитком из разряда спиртного, который отец себе изредка позволял.

Порции спиртного, которые он принимал, даже чисто символическими можно было назвать только с большой натяжкой. Он вообще не только презирал пьянство, как явление, но и люто его ненавидел. Были у него на это свои личные причины. Одна - зажившая, оставшаяся под самым сердцем, страшным уродливым шрамом, а другая - в самом сердце - незаживающая.

Участковый

Тарас Миронович прошел к тахте и с наслаждением вытянулся на ней, подставляя большое тело свежему ветерку из окошка, как кот щурясь от наслаждения.

На кухне, над газовой плитой, сохла уже выстиранная форма, а под вешалкой в прихожей стояли вымытые и уже начищенные до яростного блеска сапоги.

Он лежал, посвистывая, словно не замечая топчущихся у порога сыновей, глядя куда-то в другую сторону.

Сергей проследил его взгляд, который застыл на светлом пятне на старых обоях, которые давно пора бы было поменять, да все что-то никак рука не поднималась.