Читать «Храм Василия Блаженного» онлайн - страница 2

А если кто-то и запретить надумает, то кто его слушать будет?

На столе появляется бутылка, потом вторая. Выпить народ местный может и всегда не прочь, но всё же во время субботних посиделок тяжело и угрюмо не напиваются, по крайней мере, скандалов пьяных не бывает. Скандалы местные не любят, особенно во время таких вот застолий субботних, когда люди отдыхать садятся. Хочется скандалить - иди домой, там и шуми.

Выпили, как положено, похрустели огурчиками, приняли по второй и по третьей, пошли разговоры оживлённые, смех да шутки.

Уже выносят на улицу, а то и просто подают через окошко чайник, крутым кипятком злой. И заварка появляется, когда-то дефицитная, за ней, бывало, специально в Москву ездили, запасались при случае. Сколько же этого чая в желтых пачках, с упрямо идущими куда-то слонами, до сих пор лежит в домашних запасниках!

Перемешается аромат крепкого индийского чая с запахом трав и горькой полыни, с запахом хвои близкого вечернего леса, химией не траченного, благо поселок от Москвы в стороне, из предприятий - одна лесопилка, да и та за два километра, и сейчас чаще стоит, чем работает. Даже лес не нужен стал. Вот дела!

Но за столом о таких грустных вещах поминать не принято. О скучных делах и об отсутствии денег за столом не разговаривают. Выпьют, пожуют, посудачат, отберут у Кости-татарина гармошку, сунут ему в руки большую глиняную кружку с крепким горячим чаем, в который положат шесть кусков сахара, и сидит Костя-татарин, шевелит крепкими скулами, кроша белыми, гранеными зубами каменные сушки, шумными глотками отпивает горячий чай, блаженно щурится при этом, словно не на закат смотрит, а на полуденное солнце...

А на подоконник второго этажа торжественно выставляют старенький патефон, крутят ручку и запускают пластинки.

Над полусонным поселком, над тихими двориками, через ближний лес, плывут транзитом, куда-то в дальние дали песни и музыка, улетая с черных дисков.

"Румбу" сменяет "Рио-Рита", ее - "Брызги шампанского", потом "Амурские волны".

Поют Клавдия Шульженко, Капитолина Лазоренко, Русланова, Утесов...

Робко, немного смущаясь, поплыли в танце первые пары. А потом, когда танцевать все устанут, слесарь Костя, в широченных, как его улыбка, парусиновых брюках и голубой линялой майке, ведет на середину площадки, до твердости асфальта вытоптанной, хохотушку и певунью Клавдию, которая танцует с ним с огромным удовольствием, но все помыслы ее о лысом, толстом и пожилом бухгалтере Анатолии Ивановиче, который на нее - ноль внимания.

Вот он: круговорот судьбы в природе...

Но именно в этот вот самый момент смотрит она на слесаря Костю отчаянно влюбленными глазами, а всей любви этой - всего-то на один танец.

И не она одна так смотрит на Костю в эти минуты. Все позабыли, что у Кости, в уголке рта, непогашенная замусляканная сигаретка тлеет, что майка его давно в стирку просится, что у Клавдии туфли-лодочки настолько давно из моды вышли, что опять модными стать успели, а после этого еще раз устарели. И платьице на ней простенькое, ситцевое, не платье даже, а сарафан летний, на солнце выгоревший, с васильками линялыми по подолу.