Читать «Чувствую себя виноватым по отношению к существующей в России власти» онлайн - страница 19

Так, спустя семьдесят лет один месяц и восемь дней правда начала торжествовать: дело Н.С. Гумилева стало впервые предметом рассмотрения суда. Настораживала лишь ссылка на "постановление", ибо такового в природе не существовало.

В связи с этим стоит, пожалуй, обратиться к 104-му листу дела Н.С. Гумилева, где содержится выписка из протокола заседания Президиума Петроградского губчека. Там было написано: "Гумилев Николай Степанович, 35 лет, бывший дворянин, филолог, член коллегии издательства "Всемирная литература", участник Петроградской боевой контрреволюционной организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания интеллигентов, кадровых офицеров, которые примут активное участие в восстании, получил от организации деньги на технические надобности".

И чуть правее сделана приписка: "Приговорить к высшей мере наказания расстрелу" (цит. по: Лукницкая В.К.Николай Гумилев...Л., Лениздат, 1990, с. 295).

Никакого "постановления", мало-мальски коллегиального решения не было. Оказывается, протокольная запись стала вполне достаточной, чтобы безоговорочно решить судьбу одного из крупнейших русских поэтов.

А ведь за 20 дней до этого в Петроградскую губернскую чрезвычайную комиссию поступило ходатайство ряда видных деятелей тех творческих организаций, в которых сотрудничал Н.С. Гумилев; его подписали Л. Волынский (председатель Петроградского отделения Всероссийского Союза писателей), М. Лозинский (товарищ председателя Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов), Б. Харитонов (председатель коллегии по управлению Домом литераторов), А. Маширов (председатель Пролеткульта), М. Горький (председатель Высшего совета Дома искусств). В нем они сообщали: "Ввиду деятельного участия Н.С. Гумилева во всех указанных учреждениях и высокого его значения для русской литературы... (эти) учреждения ходатайствуют об освобождении Н.С. Гумилева под их поручительство".

На это ходатайство никто никак не отреагировал.

Слово совестливых людей не захотели услышать. Слово тех, кто повседневно общался с Н.С. Гумилевым, знал его по творческим делам и личной жизни. Письменное слово поручительства за человека "не заметили". "Пролетарская ненависть" застила глаза, ослепила. Не вняли голосу рассудка, не удостоили внимания и протокольно проштамповали предложение следователя, который считал "необходимым принять по отношению к гр. Гумилеву Николаю Степановичу как явному врагу народа и рабоче-крестьянской революции высшую меру наказания - расстрел."

Через три дня после заседания "Чрезвычайки", 27 августа 1921 года, Николая Степановича Гумилева расстреляли.

В списке обреченных, опубликованном в в"-- 181 "Петроградской правды" тех дней, Н.С. Гумилев был тридцатым. И, конечно, не последним.