Читать «Пятиречие» онлайн - страница 29

Смотрю я на американов, а они уж совсем веселые, "Катюшу" петь собрались. "Погодите, мужики, - говорю, - у нас есть дела поважней". Ну и объясняю им на пальцах план захвата. А они чуть на шею не вешаются от радости: все сделаем, будь спок, командир, комар носа не подточит! По-русски-то - ни бе ни ме, а такой, понимашь, сообразительный народ...

- Ну и как, получилось? - чуть ли не хором закричали мы.

- А то как же! - зарделся от удовольствия старик. - Провернули дельце, лучше не придумаешь. Всю тару, какая была, задействовали: ведра, котелки, фляжки... сапоги тоже наполнили. Идем обратно, а в сапогах-то и булькает. И воспаренье винное в голову шибает... ну прям как из бочки. Хорошо погуляли!.. А утром... как это случилось... проверка ли какая... мне уж не сказать... проснулся я под автоматным дулом, и меня за руки держат. Едрит твоя муха! Стоит капитан из соседней части: "Это что за безо-бра-зие?! - кричит. - Ты пошто это людей упоил, басалай чертовый? Ты у меня сейчас под трибунал пойдешь!" Наряд евонный мне руки выворачивает и за собой тянет. А молодой-то я вскипчивый был: "Уйди-ка ты к шаху-монаху, капитан! А то ить обливанье мозгов сделаю!" Ну, он тут и осатанел, ревет как зверь: "Молчать! Расстрелять!.." Да какое там "расстрелять", праздник на носу, не до меня им... так и ушли ни с чем...

Гляжу я: где Ванька с Абдулкой, где Джонни с Томми - не разберешь. Все вповалку спят, а Америка еще и босая. Сперли у нее обувку, едрит твоя муха! Были у них, понимашь, такие ботинки здоровущие, со стальной пластиной изнутри - и как корова языком. Что делать-то? Я бужу своих котовцев: а ну выворачивайте вещмешки! Везде обыскал - пусто. Никто ничё не видел, никто ничё не знает. Нам стыдно, Америке стыдно: ей ведь, босой, на тот берег вертаться нать, перед начальством отчитываться. Схватились американы за часы, а их тоже нет - стибрили. Во положенье-то! Так и проводили ни с чем. Кое-как запихнули их в резиновые лодочки, дали спиртику глотнуть - и гуляй, Америка!..

Не знаю, в чем тут дело, но почему-то разладились наши отношения с бутылкой. Отлетел от сердца суетный день - и слава Богу! "Партизаны" один за другим потянулись в теплую избушку: сначала Коля-бог, потом мы с Аркашкой. Правда, Четыркин еще крепился, проявляя не свойственную его возрасту активность, но уже без прежней удали. Лежа на нарах, я слышал, как он затянул жалостную песню: "Не плачьте, глазки голубые. Не плачьте, не мучайте меня. Не знали вы, кого вы полюбили, о чем вы думали тогда..." С горечью он сравнивал себя с забытой, невыкопанной картошкой, которую оставили в осеннем поле.