Читать «Рекламные дни» онлайн - страница 6
Илья Кочергин
Восемь шагов заключения правильной сделки. Первый - улыбка, взгляд в глаза и приветствие.
Мы идем с ней из вагона-ресторана. Я несу шампанское и коробку конфет. В рабочем тамбуре чужого вагона я обнимаю девушку и плюю на оставшиеся два шага из восьми. Но она хочет, чтобы ее еще самую малость поуговаривали, она почти что нехотя ломается, отклоняя лицо и прижимаясь телом. Вручил ей вино с конфетами и ушел к своим. Пусть стоит и злится.
К вечеру мне кажется, что я их давно уже знаю, - люди, они все одинаковые, будь они армяне, или таджики, или русские. Они все из одного теста, в Москве я продавал свой товар и англичанам, и грузинам, и каким-то индусам. Брали все одинаково, только надо уметь их заставить, надо им закомпостировать мозги, сказать то, что они хотят слышать. Все из одного теста сделаны, все повторяются, как столбы на дороге. Я сильно пьян.
Я вот, например, знаю прекрасно вот этого таджика с верхней полки, армянина Мишу, которому я в приступе дружбы подарил часы, его друга, который сидит рядом со мной. Я с ними знаком уже тысячу лет. С этим вторым армянином я даже еду вместе уже который раз. Каждый раз, как еду в Новосибирск, - он тут как тут. Занимает у меня деньги и не отдает, занимает и не отдает. Хоть теперь у него обратно потребовать, что ли. Совесть-то должна же быть у людей. Я их водкой пою, а они даже не признаются, что брали в долг. Мне не жалко, и часы не жалко, но хоть пусть признается, что, мол, - да, брал я у тебя, каждый раз, как ехали в Новосибирск, то сразу брал в долг огромные суммы и не отдавал.
Нет, не признается в этом, гад. Все отрицает. Тогда придется принять меры, чтоб знали. Придется ему выкладывать должок. Правда, не помню уже, сколько он брал у меня. Помню только, что ужасно много. Заладил тоже - когда, сколько? Я еще и помнить должен за него. Отдавай, короче, и дело с концом. Сколько брал, столько и отдай. Считаю до трех, и пусть деньги на столе лежат. Не положишь, буду бить.
Вот он смотрит на меня, как считаю до трех, и такая во мне злость поднимается от его взгляда. Я сам еле дождался, пока досчитаю, потом в рожу ударил. Этот Миша подниматься стал, но я готов был к тому и упредил. Потом встал так, чтоб им выйти нельзя было, и стал потихоньку учить их. Ботинки тяжелые, твердые - учить одно удовольствие. А они сидят, забились по углам, даже стыдно - я их пинаю, а они только: Братишка, за что? братишка, за что?
Я говорю: Что же вы за мужики? Не стыдно? Хоть бы ответили мне. Тут таджик вскочил, честь ему и хвала за это. Но я его с ходу с двух раз уложил. А потом мне сзади руки вывернули. Какие-то парни из других купе сзади подошли и выкрутили руки, держат на весу, как оленя какого-то. А сами шепчут: Мы тебя понимаем, эти чурки всем надоели, но в поезде нельзя - ссадят. Так что, братишка, спокойнее. Придурки, я бы их еще с большим удовольствием ботинками по рожам, если бы вырвался. Всех вообще бы прибил.