Читать «Былинка в поле» онлайн - страница 9
Григорий Иванович Коновалов
- По имени кликнешь, поперешная.
Зарыдала Василиса, прощаясь со своей волей:
- Батюшка, Кузьма Даннлыч, сжалься, ослобонп.
- Бог простит. Мне не молиться на твою красоту, я тебе норов-то сломаю.
Вздрагивая, согревалась под одеялом рядом с широким и длинным Кузьмой тонкая семнадцатилетняя девчонка.
Горячие соленые слезы кропили его руку.
- Не губи меня, Кузьма Данилыч. Не люб ты мне.
- Пожалься своей матушке, что девкой тебя родила.
Мне-то зачем врезаешь в сердце боль-обиду на всю жизнь?
С тех пор Василиса замирала от страха и постылости, оставаясь наедине с этим огромным, будто вставший на дыбы конь, человеком. По ноздри и глаза зарос он дремучей бородой. Но особенно робела Василиса его рук, смолоду заволосатевших. Косили ли молодые или отдыхали в холодочке у снопов, он молчал, затенив бровями жар тяжелых серых глаз.
- Как бык: молча сделал свое - и на бок. Хоть бы слово сказал.
- Помалкивай уж! Принизила меня на всю жизнь, поставила тоску в соседки, и до могилки не развяжется мой язык... Хоть бы состариться поскорее. Вот что наделала твоя красота, не для меня припасенная.
И упрекнул Василису Карпухой Сугуровым, в запальчивой ревности перевирая слова:
- Гармонь на плече, шарбар на шее, мизюль в кармане. Польстилась на ветер в поле.
Василиса срезала его:
- Зато красив! А у вас с матерью что? Часы, весы да мясорубка.
Глупенькая мать Домнушка действительно хвастала таким несуразным манером.
Василиса завязала в шаль наряды, убежала за реку к родным. Отец, хотя и каялся слезно, что выдал дочь "таким зверьям", теперь, увидав ее с узлом, взбесился до немоты. Запряг лошадь в телегу, привязал Василису к оглобле и поехал к зятю.
Чубаровы молотили на гумне пшеницу. Кузьма увидел, как из-за молодого омета выкосматилась голова лошади под дугой, а рядом с лощадыо шла Василиса. На телеге отец ее Федот, взвивая кнут, стегал раз по лошади.
другой - по дочери.
Не опуская взнесенного над головой дубового цепа, Кузьма тяжело перешагнул через канаву и тут встретился с побелевшими от боли и стыда глазами Василисы.
Клочьями свисала кофта с исполосованных плеч. Смутно, в красноватом сне, помнил - дубовым цепом снес старика с телеги, и тот уполз в кусты таволжанкп, К вечеру Федот умер на руках Василисы у омета.
- Ну, Васена, конец, руки на себя наложу, мне все одно пропадать, сказал Кузьма.
- Дурила ты лохматый, Кузьма Данилыч, - презрите льпо-ласковым голосом устыдила Василиса мужа, - тятя спьяну упал теменем на железную чекушку, так и не пришел в себя, царство ему небесное. Добра он желал нам с тобой. Забудь обиды, а я к тебе душой приживусь по своей бабьей доле.
Глянул Кузьма в ее холодно синевшие глаза, и внутренний голос пособил ему: "Нет уж, Василиса Федотовна, слаще мне цареву каторгу выжить, коли бог сохранит, чем с твоей-то петлей мягкой на шее до гробовой доски задыхаться, как подвешенному".
Признался сначала батюшке на исповеди, потом уж урядчпку, когда Василиса, родив Власа, взялась за силу.
- О душе своей только сохнешь, себялюб, а меня с дитем на вдовью беду обрекаешь. Ни жить, ни грешить пе сноровишь, губошлеп несуразный, сказала на прощание Василиса, сквозь слезы глядя на коленопреклоненного, метущего лохматой головой пыль Кузьму.