Читать «Москва в улицах и лицах» онлайн - страница 85

Арбатцы нескольких поколений, сами того не подозревая, рыли могилу улице святого Николая, как назвал Арбат Борис Зайцев, "Миколиной улице", по определению Андрея Белого.

Все начиналось с кружков западников и славянофилов. Один из них, описанный Александром Герценом в "Былом и думах", собирался поговорить на квартире Николая Огарева, в особняке на Арбате, 31. В современном доме можно увидеть в левой его части стену старого особняка, куда спешили демократы, обуреваемые жаждой свободы.

Другой умеренный кружок сходился на Арбате, 23, где в особняке с антресолями снимал квартиру идеолог славянофилов Алексей Хомяков, ставший позднее хозяином дома на Собачьей площадке. Дебаты годами происходили в зале, названной их участниками, "говорильней".

Ни до чего западники и славянофилы не договорились. Им на смену пришли люди другого склада. На Арбате, 6, вокруг Николая Ишутина, двоюродного брата Дмитрия Каракозова, стрелявшего неудачно в Александра II, объединился другой кружок единомышленников. Тайком от полиции штудировали здесь Чернышевского и Маркса, читали "Колокол" Герцена. После выстрела в царя Ишутина приговорили к смерти, он умер, сойдя с ума, в тюрьме в 1875 году.

В дворовом флигеле на Арбате, 9, Ипполит Мышкин, такой же радикал, наладил за год до гибели Ишутина подпольную типографию, звавшую крестьян к топору. Мышкин под видом жандармского поручика добрался до Вилюйска, чтобы освободить Чернышевского. Мышкина отправили на каторгу. После побега снова судили и расстреляли в 1885 году.

Всех революционеров-террористов, начинавших охоту на Александра II, пережила член исполкома "Народной воли" Вера Фигнер, умершая в 1942 году в возрасте 90 лет. Ее приговаривали к смертной казни, замененной вечной каторгой. Двадцать лет она отсидела в одиночной камере. После 1917 года отошла от политики, занялась литературой, мемуарами. Это позволило избежать Лубянки и жить в глубокой старости на Арбате, 45...

Три года жителем Арбата, 30, состоял дворянин Алексей Плещеев, автор стихов, вдохновлявших молодых революционеров, заучивавших наизусть его призыв:

Вперед! без страха и сомненья

На подвиг доблестный, друзья!

Зарю святого искупленья

Уж в небесах завидел я!

Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой,

В заботах тяжких истощил;

Как раб ленивый и лукавый,

Талант свой в землю не зарыл!

Приговоренный к казни по общему с Федором Достоевским приговору, по "делу петрашевцев", после десяти лет ссылки вернулся поэт-демократ в Москву, но взглядов, как Федор Михайлович, не изменил...

Кто кого разбудил, кто был близок, кто далек от народа, мы все знаем по статьям Ленина. Два его ближайших соратника, Каменев и Зиновьев, посмели наперекор Ильичу выступить против восстания 25 октября в Петрограде. Ленин назвал обоих "штрейкбрехерами революции". Вождь никогда не забывал этого. Но простил временное отступление от большевизма. Обоих друзей "штрейбрехеров", возвысил, одному отдал в управление Москву, другому Петроград. Странным был большевиком Лев Борисович Розенфельд, избравший псевдоним от слова камень. В отличие от других ленинцев не ратовал за поражение своего правительства в мировой войне, выступал за союз с другими социалистическими партиями. Сидел, как все товарищи, в тюрьмах, зимовал в лютой части Сибири, но не отвердел, как сталь, как Сталин, которого предложил избрать Генеральным секретарем... Каменев выезжал на Лубянку дискутировать с Николаем Бердяевым перед тем, как того посадили на "философский пароход" и выслали на чужбину без права возвращения.