Читать «Шанель» онлайн - страница 27

О, если бы дядя Нолик (вопросительный взмах моих бровей тут же сменяется понимающим прижмуриванием) -- если бы дядя Нолик согласился позаниматься со мною! -- сколько тоскливой мечты в этом дашином возгласе и даже, кажется, и неподдельной любви. У него, конечно, есть органические поражения речевого аппарата, но ради дяди Ноликая сделалабы чудеса! (и ведь действительно -сделалабы! -- бесплатно, бескорыстно, без расчетанакакой бы то ни было профит!) -- и я, не только предупрежденный первой новогодней нашей ссорою и не желая ее повторения, но и сам стремясь освободиться, излечиться, наконец, от комплексушного моего остроумия, удерживаю нагубах, все же не в силах удержать в мыслях, желчное замечание, что, дескать, совсем Ему и не надо говорить хорошо, что и так весь мир с трепетом прислушивается к Его косноязычию и лихорадочно расшифровывает тайный смысл Его поцокиваний -- весь мир, кроме, пожалуй, Великого Совейссьського НародаСроителя Коммунизьма, который все уже повидал и всего попробовал и, хоть и деваться ему особенно некуда, анамякине его теперь, однако, не проведешь, и что если бы дядя Нолик начал вдруг говорить не несколько пораженным своим речевым аппаратом, а, скажем -- прямо жопою (что иной раз Он уже, мне кажется, и делает) -- то и тогдавнимание мирак Его речам не ослабло, а, пожалуй, еще и усилилось бы, -- удерживаю и молчу (низко, низко лаять налюдей, в круг которых!..) и Дашадесятый, сотый уже раз пускается в детские счастливые свои воспоминания, и идут рассказы об отце, о дяде Нолике, о сером обкомовском пятиэтажном доме квадратом (милиционеры в белых гимнастерках по подъездам и в замкнутом дворе), о няне из бывших, что присматривает, как Дашенькас Валечкою играют в песочнице, о московских куклах, говорящих и лупающих глазами, куклах, каких во всем городе ни у кого, кроме них двоих, нету и быть не может, о чем-то там еще в этом роде, туманном и ностальгическом, и благодушие рассказатолько в те редкие минуты нарушается скрытыми, едвамне заметными диссонансами раздражения и, пожалуй, не зависти, но обиды запоруганную справедливость, когдаречь заходит о Вальке, ничем не лучшей ее, Дашеньки, девочке, даже в каком-то смысле, пожалуй, и худшей: жадной, ябедливой, недоброй (следует несвязная история про куклу и еще одна -про бабочку), но которой выпал фарт стать первой дамою королевства, в то время как она, Дашенька, даже не допущенав этот круг, в эту высшую и, безусловно, кудаболее значительную и содержательную другую жизнь, от которой Дашенькавовсе не хочет ничего иметь для себя, ничего урвать -- только быть допущенной. И, хотя я и не слышу никогдаот Дашеньки прямых жалоб -- слишком ясно чувствую, что онане менее несчастна, чем те грязные, оборванные ее ровесницы, в сорок пять -- давно старухи -- что собирают с шести утрапо паркам и заблеванным парадным порожнюю посуду, чтоб было начто опохмелиться: героини моего идеологического брака -- суп не густ, жемчуг мелок -- какая разница?! главное: ощущение нарушенной справедливости, ощущение, что занимаешь совсем не то место, для которого рожден, низшее -- анатом сидит другой, худший, менее достойный чем ты. Нет в жызни щасьтья! -- знаете эту синюю татуированную сентенцию, проступающую сквозь густой волосяной покров могучей груди или украшающую не менее могучее предплечье?..