Читать «Россия - Век XX (Книга 1, Часть 2)» онлайн - страница 249

3) "Сколько лучших сил было истрачено за 12 лет борьбы по охране исторических памятников, и вдруг одолел враг, и все полетело: по всей стране идет теперь уничтожение культурных ценностей, памятников и живых организованных личностей... Самых хороших людей недосчитываешься: честнейший человек в уезде, всеми уважаемый... А. Н. Ремизов сидит в тюрьме. Академик Платонов, которого я слушал когда-то... И какая мразь идет на смену... Встретил искусствоведа из Третьяковки (Свирина) и сказал ему, что для нашего искусства наступает пещерное время, и нам самим теперь загодя надо подготовить пещерку. Или взять прямо решиться сгореть в срубе по примеру наших предков... Свирин сказал на это, что у него из головы не выходит - покончить с собой прыжком в крематорий... Князь (В. С. Трубецкой, младший брат всемирно известного филолога и философа Н. С. Трубецкого. В.К.) сказал:

"Иногда мне бывает так жалко родину, что до физической боли доходит".

4) "Читаю Робинзона и чувствую себя в СССР, как Робинзон... Думаю, что очень много людей в СССР живут Робинзонами... только тому приходилось спасаться на необитаемом острове, а нам среди людоедов. Сталину:

Среди ограбленной России

Живу, бессильный властелин...

...Сталин человек действительно стальной. Весь ужас этой зимы, реки крови и слез, он представил на съезде (XVI съезд ВКП(б) в конце июня начале июля 1930 года. - В.К.) как появление некоего таракана, которого испугался человек в футляре. Таракан был раздавлен. "И ничего - живем!" (Оглушительные, несмолкаемые аплодисменты.) Вот человек, в котором нет даже и горчичного зерна литературно-гуманного влияния: дикий человек Кавказа во всей своей наготе... как полицейский пристав из грузин царского времени"429 (через три года Осип Мандельштам словно бы продолжит эту запись, - правда, следуя версии, согласно которой Сталин не грузин, а осетин...)

Последняя из цитированных записей сделана 4 июля 1930 года (на рассвете следующего дня - прошу извинить за сугубо личное "примечание" родился автор этого сочинения). Но через тринадцать дней, 18 июля, Михаил Михайлович записывает: "...Я стараюсь разглядеть путь коммунизма и, где только возможно, указать на творчество, потому что если даже коммунизм есть организация зла, то есть же где-то, наверно, в этом зле проток и к добру: непременно же в процессе творчества зло переходит в добро" (цит. изд., с. 165).

И последующие годы писатель напряженно и мучительно вглядывается в движение, жизни, надеясь на "проток", выводящий из тупика. И через пять с половиной лет, 27 января 1936 года, в его дневнике появляется следующая запись: "Историческая цепь. Амнистия исторической личности (постановление о преподавании истории)430 - явление того же порядка, что и стахановское движение и вся "жизнь стала веселее"... таким образом, общество вступает теперь на тот самый путь, который мне лично открылся как выход из тупика". Пришвин со всей ясностью видит и "другую сторону" и записывает немного позднее, 15 февраля: "Слова "родина", "Великороссия", мелочи быта вроде елочки и т.п., принимаемые обывателем "весело", имеют не меньшее рабочее значение, чем на войне пушки и противогазы... Итак, по всей вероятности, жизнь будет делаться все веселей и веселей вплоть до войны..."431