Читать «Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)» онлайн - страница 33

В последней строфе девятнадцатилетний Тютчев говорит о том, чем он, надо думать, особенно дорожил: "Ум скор и сметлив, верен глаз, воображенье быстро".

Иван Аксаков передавал воспоминания знавших юного Тютчева людей: "Все свойства и проявления его детской природы были окрашены какою-то особенно тонкою, изящною духовностью. Благодаря своим удивительным способностям, учился он необыкновенно успешно... Уже и тогда нельзя было не заметить, что учение не было для него трудом, а как бы удовлетворением естественной потребности знания".

В том, что Тютчев с самых ранних лет, как сообщает Иван Аксаков, "постоянно расширял кругозор своей мысли и свои познания, которым так дивились потом и русские, и иностранцы", не было и тени какого-либо искусственного напряжения: "Он только свободно подчинялся влечениям своей, в высшей степени интеллектуальной, природы. Он только утолял свой врожденный, всегда томивший его умственный голод".

Так, в частности, "Тютчев обладал способностью читать с поразительною быстротою, удерживая прочитанное в памяти до малейших подробностей, а потому и начитанность его была изумительна... Эту привычку к чтению Тютчев... сохранил до самой своей предсмертной болезни, читая ежедневно... все вновь выходящие сколько-нибудь замечательные книги русской и иностранной литератур, большею частью исторического и политического содержания".

Человек, который был близким другом Тютчева позднее, в пору его тридцатилетия, притом, человек, сам обладавший страстью к знанию- речь идет о князе И. С. Гагарине, - в своих кратких воспоминаниях все же не мог обойти эту черту поэта: "Тютчев много читал и он умел читать, т.е. умел выбирать, что читать, и извлекать из чтения пользу"

Когда Тютчеву не было еще и семнадцати лет, М. П. Погодин (ему тогда было уже около двадцати) записал в своем дневнике: "Ходил в деревню (Троицкое под Москвой. - В.К.) к Ф. И. Тютчеву, разговаривал с ним о немецкой, русской, французской литературе, о религии, о Моисее, о божественности Иисуса Христа, об авторах, писавших об этом: Виланде, Лессинге, Шиллере, Аддисоне, Паскале, Руссо". К этому необходимо добавить, что позднее Погодин, движимый уязвленным нравственным чувством, каялся в том же дневнике: "Тютчев дал мне недели две тому назад воспоминания Шатобриана и спросил, прочел ли я. Я, не принимавшись за нее (книгу. В.К.), но совестясь, что она лежит у меня долго, отвечал да, что она мне понравилась и пр. ...Еще он сказал, что ему не нравится смерть Элоизы у Руссо, я, не читав ее, сказал да..."

Из этого естественно сделать вывод, что и во время первой описанной Погодиным беседы о многочисленных книгах говорил о существе дела главным образом Тютчев, а сам Погодин в большей мере "поддакивал".

Чрезвычайно рано сложились у Тютчева и навыки литературного труда. Как уже говорилось, Раич свидетельствовал, что "по тринадцатому году он переводил уже оды Горация с замечательным успехом". Ранние тютчевские переводы не сохранились, но до нас дошло написанное именно "по тринадцатому году" стихотворение "На новый 1816 год", в котором о завершившемся годе сказано: