Читать «Марш авиаторов» онлайн - страница 31
С Иванов
Я поднялся с пола, взял в руку шапку, валявшуюся на ступеньке, и посмотрел вниз. Разорванный пакет лежал рядом с лужей, а из лужи торчали разбросанные по полу куски мяса.
Более мерзкого зрелища я еще не видел и, бросив все как есть, вошел в открытую кабину и ткнул пальцем в обожженную, уродливую кнопку с цифрой "семь".
"Откуда во мне такая злоба?" - вдруг успокоился я. Может быть, оттуда - с берегов Усы, где начиналось мое детство в лагерном поселке, потому что в Питере нам жить было запрещено: мой папа был бывшим политзеком...
- Кто это тебя? - спросила жена, глядя на меня во все глаза.
- Ахалай-махалай, - сказал я. И достал из кармана стодолларовую банкноту. - Ныравица? - спросил я, представляя себя со стороны.
- Это что - вот за это? - поинтересовалась она, отбирая купюру.
- Нет, это - довесок...
Я подошел к телефону, стоявшему на детском стуле в нашем коммунальном коридоре, и набрал номер Хуркова.
- Слушаю, - сказал Юра.
- Юра, это Вадим.
- Привет еще раз.
- Юра, мне тут случайно фингал подвесили...
На том конце трубки наступило молчание. Я тоже молчал, слушая паузу.
- Большой фингал? - наконец спросил он.
- Не слишком, но глаз заплыл.
- Так что - не полетишь?
- Да хотелось бы, сам понимаешь...
- Понимаю. Глаз-то хоть целый?
- Глаз целый: ботинком по морде дали.
- Хорошо... Завтра в санчасть не ходи. Приедешь - дуй сразу на самолет. Чтобы никто тебя не видел.
Юра повесил трубку. Я тоже. Потом обернулся и увидел вышедшую из кухни жену. Она с интересом смотрела на меня.
- Ты что, завтра куда-нибудь собираешься?
- Не "куда-нибудь", а на Диксон.
- И как же ты полетишь? Врач-то пропустит?
- Хурков сказал - идти прямо на самолет и оттуда не показываться. Завтра Тамара дежурит, он с ней договорится.
- А куда полетите - там как?
- Там? Ну, там все так ходят...
- Трепло ты... Иди обедать, пока соседей нет.
Когда соседи были на работе, мы обедали на кухне. Когда мы были на работе - на кухне обедали они... Сегодня была наша очередь: мы были первыми.
Самолет стоял одинокий и какой-то всеми брошенный, так что мне его даже стало жалко. Красные лоскутки заглушек обвисли, словно флажки, забытые с позавчерашнего праздника. Капоты двигателей были грязными, и от заклепок тянулись горизонтальные хвосты копоти. "Что значит - давно не летал... - с сожалением подумал я. - Ну ничего, через пару часиков ты у нас повеселеешь".
Подошел Леха с ключами. Долго, чертыхаясь, возился с замком. Наконец открыл его и, втолкнув дверцу внутрь, влез по стремянке в темное самолетово чрево.
Как только его задница исчезла в проеме двери, я тоже поднялся следом за ним.
Мой немолодой уже нос много чего перенюхал в этой жизни и плохого, и хорошего и, кажется, должен был ко всему привыкнуть, но вот запах кабины аэроплана всегда был для меня неожиданным. Даже если я изо дня в день забирался и забирался в нашу тесную каморку и сидел в ней часами, то все равно, каждый раз переступая через порожек входной дверцы, с удивлением вдыхал этот запах, словно в первый раз. Его невозможно передать словами: сами по себе они ничего не скажут - каков он, плох или хорош, но к нему невозможно принюхаться, и, вдыхая его, в первые секунды особенно, ноздри почему-то раздуваются сами собой...