Читать «Мезозойская история Пьеса в двух действиях» онлайн - страница 16
Максуд Ибрагимбеков
Загорается свет. Рауф снова втыкает ножницы. Смеется в темноте.
Г о л о с Р а у фа. Как только я вернусь, мы уйдем отсюда навсегда. Я очень люблю тебя, Нарка.
Г о л о с Н а р м и н ы. Если бы ты знал, как мне это надоело.
Г о л о с Р а у фа. Что надоело?
Г о л о с Н а р м и н ы. Твоя любовь, моя любовь, наша любовь, ты, моя мать, я сама себе…
Г о л о с Р а у ф а. Это потому, что ты очень устала. Я вернусь, все будет в порядке. Вот увидишь!
Г о л о с Н а р м и н ы. Да, ты прав. Я очень устала.
Квартира Заура.
Он укладывает чемодан.
Здесь же Рауф.
Р а у ф. Каждый раз мне твоя квартира напоминает сельскую публичную библиотеку. Никакой системы на полках. Что удается достать, то ты на них и пихаешь. Вот полюбуйся — «Руководство по технике безопасности» — и рядом «Винни-Пух и все-все-все». Хорошо, что, кроме меня, этого никто не видит. Представляю, что соседи бы сказали!
З а у р. Что же, по-твоему?
Р а у ф. Вообще трудно заранее знать, что они могут по этому поводу сказать. Вот, например, если бы ты привел женщину и она под утро вышла бы на балкон полюбоваться рассветом, то я мог бы точно сказать, что они скажут, что напишут и куда.
З а у р. Что же в этом плохого?
Р а у ф. Наоборот, только хорошее. Но соседи очень не любят видеть на чужих балконах голых женщин. Так уж они устроены.
З а у р. А почему она должна быть голой?
Р а у ф. Ну, знаешь, если она под утро будет еще одетой — грош тебе цена. Но, в общем, ты прав — с тобой этого никогда не случится, очень уж ты у нас правильный. Представляю, какие к тебе женщины ходят! «Ах! Что вы делаете? Немедленно застегните! Я не могу без скрипки; неужели вы не играете на скрипке? Глупый, он сбоку расстегивается! А как вам нравится Том Джонс?!»
З а у р. Иди к черту!
Р а у ф. Мой тебе совет — с такими бабами не связывайся. Сплошная нервотрепка, - все удовольствие пропадает.
З а у р. Вот сам и держись от них подальше.
Р а у ф. И держусь. Со мной все всегда в порядке. Я за близких мне людей беспокоюсь. В прошлом году Нарминка — она тогда еще не работала, на очном отделении училась — пригласила меня на литературный концерт. Говорит, приехал всемирно известный декламатор, чтец, будет «Одиссею» читать и еще что-то…
З а у р. «Илиаду».
Р а у ф. Вот-вот.
З а у р. А как ты «Одиссею» запомнил?
Р а у ф. Фильм тогда шел — «Похождения Одиссея». Я только на берег приехал, не отдохнул еще, на ногах еле держусь, только о кровати своей и мечтаю. Попробовал отвертеться, ничего не получилось, делать нечего — пошел. Пришли вовремя — актовый зал переполнен. Мужчин по пальцам перечесть можно. Ты же знаешь, у них на каждую группу по одному-два парня всегда приходится. Сидят, ждут, а лица такие, как будто не на концерт пришли, а на митинг в защиту парагвайских повстанцев. Девицы все серьезные, половина в очках. Я еще, помню, удивился ужасно, когда заметил, что у одной такой девицы, моей соседки, есть грудь; я даже не сразу сообразил, что это у нее такое торчит — вроде бы совершенно посторонняя вещь. Глаза слипаются — сил нет, пальцами веки придерживаю. Наконец-то появился этот знаменитый чтец. Все сразу оживились, захлопали; он раскланялся и сел в кресло посредине сцены, откинулся на спинку, руки на подлокотники положил, даже глаза закрыл — до того, видно, ему было удобно в этом кресле. Все сидят, ждут. И он молчит. Мы очень близко к сцене сидели — я его хорошо разглядел. Лицо ужасно хитрое и ехидное, все в морщинах, а нос у него, я тебе скажу, выдающийся был, длинный, с красными прожилками. По всему было видно, что ужасно блудливый старикашка. Я сразу так подумал, а когда он начал, окончательно убедился. Не говорит человек, а прямо вещает. Хоть бы голос у него был приличный — и того нет, гнусавый какой-то, как будто насморк у него или еще что-нибудь похуже. Ну, думаю, хорошо же я влип. А девицы вокруг от восторга ахают и каждые полчаса, когда дед этот останавливается, чтобы воду попить, аплодируют со страшной силой. Вижу, что происходит; я же не дурак, точно про себя знаю, и понял — заморочил он этим девицам голову. Внушил им кто-то, что это выдающееся искусство, вот они делают вид, что в восторге. Сплошная афера. Но терплю. Ради Нарки. Все хорошо бы кончилось, если бы он и дальше о сражениях вещал, а он вдруг на любовные истории перешел — сразу оживился человек, даже руками задвигал и ногами засучил. Такое понес, скажу тебе! Любой похабный анекдот по сравнению с этим — пионерский стишок. А он шпарит при женщинах и с каждой минутой все больше распаляется. А когда, уж в который раз, он откинулся в кресле и своим гнусавым голосом сказал
