Читать «Зима на разломе (Ближний Восток, 1993-94)» онлайн - страница 57

Вечером мы вышли в море, и свежий ветерок погнал парусник на юг, а заодно перевернул еще одну страничку в моей нелегкой, но такой интересной жизни.

Жаль, конечно, что приходится приводить довольно слабые собственные стихи в одной главе с маленьким шедевром Пушкина. Но "Песня эйлатского дворника" упоминается в тексте, так что придется познакомить с ней читателя.

Солнце красит желтым цветом

Горы, вади и поля,

Просыпается с рассветом

Вся еврейская земля.

И по улицам горбатым,

Взяв совки наперевес,

Мы, хозяева Эйлата,

В свой выходим первый рейс.

Чтобы, как твой лик, прекрасен

Был всегда Эйлат родной,

Мы на вахте ежечасно

В зимний дождь и летний зной.

Кто-то "тампакс" потеряет,

Кто-то выбросит пакет,

Вон бычок в ночи мерцает,

Вон собачий туалет.

Но, когда поутру выйдешь

Ты из дома твоего,

И в помине не увидишь

На асфальте ничего.

И глядят, глядят мужчины,

Позабыв про бизнес свой,

Как ступаешь ножкой длинной

Ты по чистой мостовой.

9. Рулевой

Он любил эту большую рыбу, и ветер, и море. Он вдруг подумал, что ни одну из женщин, которые были у него в жизни, не любил так, как море.

Эрнест Хэмингуэй. Старик и море

Огни Эйлата и Акабы давно исчезли за кормой. В кромешной тьме парусник шел к югу ровно, словно по озеру. Гористые берега, сжимавшие узкий залив, отличались от неба только отсутствием звезд. Редко-редко показывался огонек или фары автомобиля. Я сидел в кресле, просунув носок кроссовки между спицами штурвала, и всматривася в ночь, чтобы ненароком не налететь на кого-нибудь. Израильские суда в этих водах ходят с погашенными огнями. Как сказал Володя, узнав о нашем отплытии: "Будь осторожен. Ты привык видеть залив каждый день, и думаешь, что он наш. Но это не mare nostrum".

Шестеро пассажиров только что разошлись по каютам. Аня сидела рядом со мной, разглядывая навигационное оборудование. Мы несколько робели при мысли о том, что нас ждет через час, когда кончится моя вахта. Как-то уж очень быстро все получилось. Я пытался угадать, насколько далеко успели зайти их отношения с Левой, а Анечка, я подозреваю, думала, зачем вообще ей все это нужно. Даже распитая бутылочка муската "Самария" не помогла нам расслабиться. Мы пытались поддерживать разговор, но он не клеился.

Вдруг впереди на чернильной поверхности моря появилась едва заметная белая полоса. Я вскочил, вцепился в штурвал и послал Томми, нашего матроса, убрать часть парусов. Потом поднял переднее стекло рубки и, отключив музыку, высунулся в окно, чтобы получше рассмотреть странную полосу и услышать плеск волн о рифы, если это они. Вообще-то на фарватере залива везде глубоко, но в темноте легко можно отклониться к одному из берегов.

Мне никак не удавалось понять, что это за белое пятно на воде. На всякий случай я отвернул немного влево и крикнул Тому, чтобы он оставил только нижние топсели (не уверен, что правильно перевожу на русский английские названия парусов).

Бриг почти остановился, но сила инерции была велика, и мы все же вошли в светлую зону, на самый краюшек. Капитан, встревоженный изменением курса, вылез на палубу и тоже уставился на воду. Тут оно и началось.