Читать «Из дома рабства» онлайн - страница 78

– Вы сами, когда шли в бой, не кричали "За Сталина"?!

– Видите ли, Сталин действительно в ту пору был для меня божеством, но в бою я не произносил его имени. В бою я преимущественно пользовался матом.

– Вам все шуточки да смешочки, еще поплачете, погодите!

– Надеюсь, что после этих разоблачений в стране больше не будет причины для слез.

– А вы всему верите? Вы же ведь охотно согласились, что дело врачей – липа.

– Приятно слышать, что наконец-то вы признали дело врачей липой.

– Я этого не говорила. А вот нескольких из реабилитированных я знала лично, например Чубаря. Это была такая сволочь!

И тогда я рассказал ей одну из многочисленных историй о моем знакомом подполковнике. Интеллигент в лучшем смысле этого слова, напиваясь, он вообще терял человеческий облик. Это было в Берлине в первые хмельные дни после победы. Давали грандиозный концерт для высшего начальства. Три первых ряда занимали генералы во главе с двумя маршалами, командовавшими фронтами. В девятом ряду сидел подполковник. Тончайший волосок трезвости удерживал его в человекоподобном состоянии.

На сцене ансамбль красноармейской песни и пляски а ля краснознаменный исполнял популярную в ту пору "Песнь о двух генералах". Два солиста-солдата в разных концах авансцены состязались в восхвалении своих генералов. "А у нас генерал" – пел первый. "А у нас генерал" – возражал второй. "И оба-хороши" – разрешал противоречие хор. Песня была бесконечной. Когда в какой-то двадцатый раз поспорили "А у нас генерал, а у нас генерал", из девятого ряда рявкнул подполковник: "И оба они жопы!"

Духовики, задыхаясь от смеха, не могли извлечь ни одного правильного звука. Последнего куплета, как-то пропетого хором, с трудом подавляющим смех, почти не было слышно. Его заглушали раскаты хохота, содрогавшего зал. Многие генералы посчитали это выпадом против них лично. Возмущенный маршал погрозил подполковнику кулаком. Но в общем все обошлось. Списали на опьянение победой.

Главврач снова упрекнула меня в неуместном смехачестве и невпопад, как мне показалось, добавила:

– Все ваши еврейские штучки.

Уже через несколько месяцев, в ноябре, у главного врача появились основания упрекать меня в еврействе. Во мне произошло какое-то необъяснимое раздвоение. По-прежнему я осознавал себя гражданином своей могущественной сверхдержавы, своей страны, за которую воевал, которой щедро отдавал свою кровь, которую любил сыновней любовью. В то же время я почувствовал себя связанным живыми узами с незнакомым государством Израиль. Я видел себя в танке на Синае, хотя даже представить себе не мог, какие танки в израильской армии.

Сквозь сито своего неверия я уже просеивал газетную ложь. Я уже знал цену злобному заявлению ТАСС о тройственной агрессии, в которой англичане и французы оказались подручными коварных, способных на любое преступление израильтян. Но это сообщение было искренне воспринято, поддержано и усилено верноподданными гражданами. Главврач перенесла свою патологическую ненависть к евреям на незнакомое ей государство, на его народ. Она отождествляла нас. Возможно, она была права? Из своего маленького красивого Израиля я шлю вам, Варвара Васильевна, свою искреннюю признательность за вашу ненависть, за ваше отождествление, за ваш наглядный урок, преподавший, что еврею нельзя жить раздвоенным.