Читать «Жюстин (Александрийский квартет - 1)» онлайн - страница 3

* * *

Просматривал сегодня вечером бумаги. Кое-что, очевидно, пошло на кухонные нужды, кое-что испортил ребенок. Эта форма цензуры мне импонирует, ибо напоминает безразличие мира ко всему, что воздвигает искусство, безразличие, которое я начинаю разделять. В конце концов, какой прок Мелиссе от изящных метафор, если она лежит глубоко под землей, подобная бесчисленным здешним мумиям, в мелком теплом песке черной египетской Дельты.

Некоторые бумаги тем не менее я тщательно оберегаю от разного рода случайностей - три тетради, в которых Жюстин вела дневник, и фолиант, хранящий память о безумии Нессима. Нессим заметил их, когда я уезжал, кивнул мне и сказал:

"Правильно, забери это все, прочитай. В этих книгах многое сказано о нас обо всех. Они помогут тебе понять, что такое Жюстин, и не рыскать вокруг да около правды, как я". Это было в Летнем дворце уже после того, как умерла Мелисса, - тогда он еще верил, что Жюстин к нему вернется. Я часто думаю, и всегда с каким-то привкусом страха, о том, как Нессим любил ее. Возможно ли чувство более всеобъемлющее, более самоценное? Эта любовь придавала его несчастью оттенок некой экстатичности, радости, подобного ждешь от святого не от влюбленного. И все же одна-единственная капля юмора спасла бы его от ужаса вечных мук. Я знаю, легко критиковать. Я знаю.

* * *

В великом молчании здешних зимних вечеров есть только одни часы: море. Его неясный ритм выстраивает фугу, и я нанизываю на нее слова. Гулкие кадансы морской воды, она зализывает собственные раны, облизывает губы Дельты, кипит на опустевших пляжах - пустынных, навсегда пустынных под крыльями чаек: белые росчерки на сером, тучи жуют их заживо. Если здесь появляется парус, то умирает прежде, чем мыс успеет его заслонить. Обломок кораблекрушения, вымытый к подножию острова, безмолвная шелуха, окатанная непогодой, прилипшая к голубому небу воды... исчез!

* * *

Если не считать морщинистой старой крестьянки, приезжающей каждый день на муле из деревни, чтобы прибрать в доме, мы совсем одни - девочка и я. Ребенок подвижен и счастлив в столь необычном месте. Имени я ей еще не дал. Конечно, она будет Жюстин - как иначе?

Что до меня, я ни счастлив, ни несчастлив: парю, подобно волоску или перышку, в туманных потоках памяти. Я говорил о бесполезности искусства, но ничего не сказал о том облегчении, которое оно способно принести. Утешение, которое я нахожу в такого рода работе ума и сердца, состоит в следующем: только здесь, в молчании художника или писателя, реальность можно перестроить, переработать и заставить повернуться значимой стороной. Обычные наши поступки суть не что иное как дерюга, под которой сокрыто златотканое покрывало - источник значений. Нас, художников, здесь ожидает счастливая возможность примириться посредством искусства со всем, что ранило и унижало нас в обыденной жизни, и не бежать от судьбы, как пытаются делать обычные люди, но заставить ее пролиться истинным живым дождем - воображением. Иначе зачем бы мы мучили друг друга? Нет, благое отпущение, коего я ищу и которое, возможно, и будет мне даровано, я найду не в дружеских глазах Мелиссы и не в тяжеловатом, исподлобья взгляде Жюстин. Каждый из нас выбрал свой путь, но именно здесь, в первом взрыве распада и хаоса, пережитом мной уже в качестве зрелого мужчины, я вижу, насколько память об этих людях расширила границы моей жизни и моего творчества - безмерно. В мыслях я снова с ними, как будто только здесь - деревянный стол над морем под оливами, - как будто только здесь я наконец могу воздать им сполна. Слова, что возникают на бумаге, напоминают - вкусом? запахом? - тех, о ком они - их дыхание, кожу, голоса, и оборачивают их в податливый целлофан человеческой памяти. Я хочу, чтоб они снова жили, хочу до той самой степени, где боль становится искусством... Может, даже пробовать бессмысленно, не мне судить. Но пробовать стоит.