Читать «Жёлтое Марокко» онлайн - страница 2

-"Знаешь, я сегодня вспоминала мой выпускной гимназический бал в 1930. Уже цвели каштаны, ночь была светла, с залива дул прохладный ветер, а мы бродили... бродили по Старому городу и не могли расстаться. Наденька Оселец, Саша Макс и я. Какие-то клятвы друг другу давали, плакали от радости...глупые были конечно. Саша с родителями в Палестину уехала, а Наденька вот в Риге осталась, что с ней сейчас? Не знаю. Беспокоюсь очень."

-"Эвакуировалась наверно" - осторожно отвечал Илья - "многие ведь эвакуировались, сейчас наверно где-нибудь в тёплых краях - во Фрунзе или в Ташкенте".

-"Дай-то Бог, дай-то Бог" - отзывалась неуверенно Зелда.

-"Вот у меня товарищ был в детстве: Дорик Гаузштейн, ну игрались вместе, то да сё" - небрежничал Илья - "Так он сейчас в Москве живёт, писал в письме, что был на Красной площади во время салюта в честь Сталинградской победы! Представляете?! В Москве! И подруга ваша спаслась и живёт где-нибудь и... и думает о вас, о Стелле".

-"Хороший ты мальчик, послушаешь тебя и легче становится"

-"Ну какой же я мальчик" - надувался Илья - "Я уж не мальчик, я уж... всё-таки..."

-"Конечно, конечно ты не мальчик. Это я так, по глупости сболтнула" улыбалась мадам Гинзбург. Так, силой мечты, морозный сибирский вечер наполнялся человеческим теплом и светом надежды.

Но не одни зимние вечера были в том краю, где жили тогда Илья и его мать. Их судьба переплелась на несколько лет с судьбами других изгнанников, оказавшихся в этой лесной деревушке. Среди них, Илья подружился с двумя мальчиками: Мусей Пинкензоном и Фимой Вайсманом.

Муся был смелый и весёлый. Он играл на скрипке, имел сестру Фриду, дедушку, бабушку и маму. Однажды зайдя к Мусе, Илья с изумлением увидел Мусиного дедушку облачённого в белую простынку с какими-то коробочками на голове и на обнажённой руке. Дедушка мерно покачиваясь что-то бормотал. В ответ на изумлённый взгляд Ильи, Муся смущённо проговорил:

-"Дедушка молится" - Так Илья, выросший в русско-еврейской современной "просвещённой" среде, которая вместо Бога верила в социальные идеи, впервые увидел еврейскую молитву.

Фима был молчаливый и осторожный. Он, как говорила мать, "был себе на уме", редко улыбался, а уж если улыбался - то какой-то кривой улыбкой. Но зато он прекрастно пел. Его бархатный баритон обволакивал слушателей нежностью и тоской. И когда, короткими летними ночами, в сопровождении Мусиной скрипки, он пел модный в те годы шлягер: "...в этом зале пустом, мы танцуем вдвоём, так скажите ж мне слово, сам не знаю о чём..." ни одна девичья грудь приподымалась, вздыхая. (И голос помог ему выплыть и стать профессиональным и даже заслуженным певцом Молдавии и выступать под именем Ефим Балцану. Но это уже другая история).