Читать «Понимать фантастику» онлайн - страница 3

Позже представители ненаучной фантастики назвали свой раздел чистой фантастикой, намекая, что научная – нечистая, вся в мазуте и машинном масле, к бумаге ее нельзя допускать. Иначе говоря, впали в противоположную крайность. Поэтому я предложил в свое время и поныне отстаиваю самое широкое определение.

Назовем ненаучной фантастикой или чистой фантазией («фэнтези» – в западном литературоведении) ту литературу, где фантастическое создается сверхъестественными силами.

Научной будем считать ту, где фантастическое создается естественным путем – природой или человеком с помощью техники.

И, примирившись с тем, что сверхъестественное вводится в литературу как заведомая условность, предоставим выбор приема автору, а сами будем разбираться, как у него получилось (или не получилось).

Можно было бы, конечно, разделить и научную фантастику на природную и техническую. Так оно и было исторически: сначала люди верили только в чудеса природы, потом поверили и в чудесные возможности техники. Но ведь в тех же «Путешествиях Гулливера» лилипуты и великаны – чудо природы, а летающий остров Лапута – чудо техники. Нет смысла резать произведение на части во имя жесткой классификации.

Кстати, давно ли вы читали «Путешествие Гулливера»? Перечитайте. Ведь это не детская сказочка, на самом деле – вполне «взрослое», сложное, сатирическое и даже горестное произведение.

Но зачем же Свифт выдумал своих лилипутиков и великанов? Зачем выдумывать вообще? «Надо было и описывать все, как есть», – говорят иные читатели.

А разве литература обходится без вымысла? Разве жил на Псковщине дворянин Евгений Онегин, разве он дрался на дуэли с Ленским, разве в Петербурге, судили сто лет назад студента Раскольникова за убийство старухи-процентщицы?

Для чего писателю вымысел? Для того, чтобы выразить свое обобщенное мнение о жизни и людях. А ради обобщенного мнения сортируется материал, обобщается, отсеивается, выбирается то, что автор считает характерным, самые типичные поступки, самые типичные слова. И даже если есть прототип, не все же его поступки типичны, не все слова выразительны. Приходится менять речь, не сказанное вслух пересказывать, соединять действия, что-то добавлять, заимствуя у других людей. Иначе будет не рассказ, а хроника – и прескучнейшая. И в хронике той утонет то, что именно хотел сказать автор.

«Ну, допустим, – нехотя соглашаются противники фантастики. – Допустим, без вымысла не обойдешься. Но зачем же непомерный вымысел, невероятное, несуществующее, невозможное, да еще и нежелательное?»

Спросим у классиков.

«Фауст» Гёте. Зачем там Мефистофель, черт с рогами и копытами? Говорят, был у Гёте некий друг, язвительный молодой человек, насмешник и отрицатель, этакий нигилист XVIII века. Но почему понадобилось превращать его в черта? Что приобретает сюжет с приходом в него фантастического существа и фантастических событий?