Читать «О писателях-самоучках» онлайн - страница 18

Сказав: "увлечения", а не "течения", как принято, я не оговорился: течение - нечто последовательное, строгое, творящее традиции и этику, а какие же традиции и какая этика может быть у людей, которые каждое десятилетие меняют верования свои!

Наше несчастие - пассивное отношение к жизни, мы любим быть пессимистами и любим хвастаться своим пессимизмом. При этом нами, кажется, не замечено, что европейский пессимизм является результатом чисто физического утомления - устают люди от большой работы, на которую они непрерывно расходуют свои жизненные силы, видят несоответствие результатов труда с запросами духа и - немного нервничают. Но на Западе пессимизм не ослабляет энергии, не может задержать темпа жизни, там он миросозерцание, не затрудняющее роста культуры, наоборот - он обогащает культуру новыми огнями и цветами гордой человеческой мысли, упорного в своём творчестве духа.

А у нас пессимизм - мироощущение, органический порок, ибо действительность для русского народа не есть плод его познания, результат его деяний, она в его глазах нечто враждебное ему, организующееся в те или иные формы помимо его воли. Я уже не говорю о том, что пессимизм "по-русски" - в народе выражается в таких формах, каковы самосожжения, "красная смерть", "Терновка" и прочие ужасы, в литературе же - он неуклюж, лишён изящества, мысли и красоты и всюду является чем-то "во сто лошадиных сил".

И вот мне чувствуется, что непосредственно из самой массы русского народа возникает к жизни новый тип человека, это - человек бодрый духом, полный горячей жажды приобщиться культуре, вылечившийся от фатализма и пессимизма, а потому - дееспособный.

К А К О Н И О Т Н О С Я Т С Я К Л И Т Е Р А Т У Р Е ?

В общем - с полным сознанием важности дела и глубоким уважением к нему.

Привожу выдержки из писем.

Рабочий:

"Прошу отнестись без пристрастно, если у меня к этому способности и призвание. Если вы найдете есть, я постараюсь развить их; или же, быть может, это одна фантазия, ни на чем не основанная, то, понятно, я брошу и буду искать более подходящего труда."

Другое письмо:

"Автор, молодой рабочий, сидит давно в тюрьме и еще долго сидеть. Имя его должно остаться неизвестным. Он просит вас строже отнестись к наброску и сказать беспристрастно, стоит ли ему писать и как. Он не писатель и не знает, будет ли им когда, но ему больно было бы, если бы он этим наброском оскорбил имя, которому он решил посвятить свою работу."

Крестьянин:

"Посылая вам все мои произведения, покорнейше прошу вас сказать... сказать, положа руку на сердце: какие дефекты имеются в моих произведениях и стоит ли вообще продолжать мне это дело."

Швея:

"Будьте беспощадны."

Рабочий:

"Не постеснитесь сказать правду, как бы она ни была печальна для меня.

Я знаю, что писательство дело святое, я люблю и уважаю литературу, и если что не так - не бойтесь сказать прямо."

Это - преобладающий тон.

Не могу сказать, чтобы люди интеллигентных профессий держались его, и не скажу, чтобы многие из них понимали, что литература - воистину "святое дело".