Читать «Жизнь Матвея Кожемякина» онлайн - страница 99

- Проводить пойти, - сказала Наталья, откладывая шитьё, - а то ты бы, Шакир, пошёл.

Татарин сорвался с места, но постоялка покачнулась вперёд и строго остановила его:

- Нет, пожалуйста, не надо!

"Что это она?" - подумал Кожемякин.

И негромко заметил:

- Испугается, пожалуй...

Она взглянула так сердито, точно вызывала на спор.

- Чего?

- Темна! - сказал Шакир, умильно улыбаясь, а Маркуша зачем-то гукнул, точно сыч, и тихонько засмеялся.

Постоялка, косясь на него, громко проговорила:

- Он знает, что ночью - темно.

Все замолчали, слушая, как торопливо стучат по лестнице маленькие ноги и срываются со ступеней. Потом наверху заскрипела и хлопнула дверь.

- Дошёл! - облегчённо вздохнула Наталья. - Чай, сердчишко-то как билося!

Кожемякин видел, что две пары глаз смотрят на женщину порицающе, а одна - хитро и насмешливо. Стало жаль её. Не одобряя её поступка с сыном, он любовался ею и думал, с чувством, близким зависти:

"Характерец, видно!"

Вот она снова прижалась к стене и как-то слишком громко и властно проговорила:

- Расскажите, Марк, ещё что-нибудь!

Его уши вздрогнули, он приподнял волосатое, безглазое лицо и однотонно просипел:

- Я, барынька, не Марк, а Елисей, это прозванья моя - Марков! Елисей, а по отцу - Петров, а по роду - Марков, вот я кто!

Кутаясь в шаль, она усмехнулась.

- Хорошо, буду знать. Что же, Елисей Петрович, доли эти - всегда злые, нет?

Маркуша стряхнул стружки с колена, посопел и не торопясь начал снова вытягивать из себя слова, похожие на стружки.

- Ежели ты с ей не споришь - она ничего, а кто её не уважает, тому страдать!

- Вы вашу долю не видали?

- Не-ет! А вот хлебопёк один муромской, так он чуть не увидал. Бился он, бился - всё нету удачи! И узнал, случаем, один тайный стих из чёрной книги. Пошёл на перекрёст в лесе, где дороги сошлись, крест снял и читаеть стих этот. Раз читаеть и два - ничего, а начал в третьи, по лесу-то ка-ак гукнет: не могу-у-у... А он - храбёр, хоть и дрожить весь, аж потом облилси, ну - всё читаеть, и в самом конце, в последнем, значить, слове чу, идёт! Чижало таково тащится и стонеть, ну - не сдюжил он - бежать! И с этого дню, барынька, приключились ему в сердце корчи...

- Вы в бога верите? - вдруг спросила постоялка, наклоняясь вперёд.

Шакир и Наталья опасливо переглянулись, а Кожемякин вздрогнул, точно его укололо.

Маркуша тряхнул головой и дунул, как будто отгоняя шмеля.

- Зверь, барынька, и тот богу молится! Вон, гляди, когда месяц полный, собака воеть - это с чего? А при солнышке собака вверх не видить, у ней глаз на даль поставлен, по земле, земная тварь, - а при месяце она и вверх видить...

- Подождите, - перебила постоялка его речь, - значит, вы верите в бога?

Он тяжело приподнял голову, поглядел на неё чем-то из-под густых бровей и спросил:

- Али я хуже собаки?

- Бог - всемогущ, да?

- Ну, так что будить?

- Что же такое - судьба? - спросила она. - Откуда же доли эти?

Маркуша усмехнулся, повертел головой и, снова согнув спину, скучно затянул:

- Доли-те? А от бога, барынька, от него всё! Родилась, скажем, ты, он тотчас архангелем приказывает - дать ей долю, этой! Дадуть и запишуть, - с того и говорится: "так на роду написано" - ничего, значить, не поделаешь!