Читать «Жизнь Матвея Кожемякина» онлайн - страница 72
Максим Горький
- Держись, наши, идём!
Короток зимний день, уже синий сумрак окутал реку, тают в нём снежные лачуги слободы; распуганные звоном к вечерней службе, улетели по гнёздам птицы с колоколен; становится холоднее.
По льду реки, не спеша, тёмным облаком идут на город слободские бойцы; горожане, стоя у обрыва, присматриваются к ним, считая:
- Стрельцов идёт, старый чёрт...
- А Квашнин тут?
- Вон, сбоку-то...
- И Македошка вышел!
- Ордынцев впереди...
- Многовато их высыпало сегодня!..
- Эй, полупочтенные! - кричит с реки всегда пьяный слободской сапожник Македон. - Пожалуйте на поле, мы бы вас потяпали!
Горожане, подтягивая кушаки, спускаются на лёд, уговариваясь:
- Ты, Коптев, в середину встань, а Маклаковы - с плеч тебе...
- Севачева с Ермилом да Толоконниковым на левое бы крыло, да ещё туда которых посильнее, да тем крылом и хлестнуть их, когда они разойдутся.
- Приятели! Припятили? - кричит слободской народ, уставляясь стеною. Весь он лохматый, одёрганный, многие бойцы уже сильно выпивши, все - и пьяные и трезвые - одинаково бесшабашно дерзки на язык, задорят горожан с великим умением, со смаком, во всех есть что-то волчье, отчаянное и пугающее.
Македон, пьяненький и весь вывихнутый, приплясывая, поёт во всю глотку:
Окуровски воеводы
Знамениты куроводы;
Живут сыто, не горюют,
Друг у друга кур воруют...
А чей-то развесёлый голос вторит:
У них жены всё - Матрёны,
Кулаком рожи крещёны - их, ты!
- Эй вы, - угрюмо кричит Толоконников, - выходи, что ли, кто против меня, весёлы воры!
- Еруслан Лазарич? Здорово ли живёшь? Тоскует мой кулак по твоему боку!
- А ты выходи!
- А ты погоди!
- Трусишь?
- Трясусь. Ноги за уши заскакивают!
- Вот я те обобью их, уши-те!
- Эко хорошо будет! Оглохну я - никогда глупой речи твоей не услышу!
- Ну-ко, ребята, с богом! - говорит слесарь Коптев, обеими руками натягивая шапку на голову. - Вались дружно! Бей воров!
И свирепо воет, возбуждая себя и своих:
- Давай бою-у-у! Пошла наша, пошла-а! Бей их! Бей! Бей!
Хлынули горожане тяжёлой волной на крепкую стенку слободских, забухали кулаки, заляскали некрепко сжатые зубы, раздался оглушающий рёв и вой:
- У-ух! А-ахх!
- Молодчики-слобода, стой дружно! - громогласно кричит высокий ражий Ордынцев и, точно топором рубит, бьет по головам горожан. Против него Коптев, без полушубка, в разорванной рубахе. Они давние приятели, кумовья.
- Егор Иванычу - эхма! - здоровается Ордынцев, с размаха ударяя кума по виску.
- Изот Кузьмич, получи-кась! - отвечает Коптев, нанося ему удар в грудь.
А сапожник Македон, держа в зубах шапку, быстрыми ударами хлещет Маклакова с уха на ухо и мычит. Тяжёлый Маклаков мотает головой, ловя какую-то минуту, и вдруг, ударив сапожника сверху, словно заколачивает его в лёд.
- Накось!
Снова размахнувшись, он хочет сбить Ордынцева, но длинный шорник Квашнин бьёт его одной рукой под мышку, другой - по зубам; городской силач приседает, а Квашнин кричит:
- Ты встань! Нет, ты постой! Я те додам ещё разок! Ты мне за шлею недодал, дак я те...
Старый, сутулый медведь Стрельцов, спокойно и мерно разбивая лица горожан огромным кулаком, сипло кричит: