Читать «Жизнь Матвея Кожемякина» онлайн - страница 18

Мачеха, наклоня голову, быстро перекрестилась; наклонив голову, Матвей услыхал её шёпот:

- Богородица... благословенная...

Отец встал и рявкнул на баб:

- Цыц!

Словно переломившись в пояснице, старуха села, а он широко повёл рукой над столом, говоря спокойно и густо:

- Вас позвали не уставы уставлять, а вот - ешьте да пейте, что бог послал!

- А я не хочу есть! - заявил Яков, громко икнув и навалившись грудью на стол.

- Ну, пей!

- А я и пить не хочу! Вино твоё вовсе не скусно.

- То-то ты сахару в него навалил!

- А тебе жаль?

Чернобородый мужик ударил ладонью по столу и торжествующе спросил:

- Ж-жаль?

- Ну, сиди! - сказал отец, отмахнувшись от него рукою.

Все кричали: Пушкарь спорил с дьячком, Марков - с бабами, а Яков куражился, разбивал ложки ударом ладони, согнул зачем-то оловянное блюдо и всё гудел:

- И сидеть не хочу! Я - гость! Ты думаешь, коли ты городской, так это тебе и честь?

Отец презрительно чмокнул и сказал:

- Эка свинья!

- Кто? - спросил Яков, мигая тупыми глазами.

- Ты!

Чернобородый мужик подумал, поглядел на хозяина и поднялся, опираясь руками о стол.

- Матушка! Марья! - плачевно крикнул он. - Айдате отсюда!

Вскочила молодая, заплакала.

- Дяденька Яков! Баушка Авдотья, тётенька...

- Молчи! - сурово сказал отец, усаживая её. - Я свиньям не потатчик. Эй, ребята, проводите-тка дорогих гостей по шее, коли им пряники не по зубам пришлись!

Пушкарь, Созонт и рабочие начали усердно подталкивать гостей к дверям, молодая плакала и утирала лицо рукавом кисейной рубахи.

"Словно кошка умывается", - подумал Матвей.

Вдруг поднявшись на ноги, отец выпрямился, тряхнул головой.

- Эх, дружки мои единственные! Ну-ка, повеселимся, коли живы! Василий Никитич, - доставай, что ли, гусли-то! Утешь! А ты, Палага, приведи себя в порядок - будет кукситься! Мотя, ты чего её дичишься? Гляди-ка, много ли она старше тебя?

- Стеня и трясыйся должен бы ты, Савелий, жить, - говорил дьячок, доставая гусли из ящика.

- А в нём - беси играют! - крикнул Пушкарь.

Матвей прижался к мачехе, она доверчиво обняла его за плечи, и оба они смотрели, как дьячок настраивает гусли.

Тонкий, как тростинка, он в своём сером подряснике был похож на женщину, и странно было видеть на узких плечах и гибкой шее большую широколобую голову, скуластое лицо, покрытое неровными кустиками жёстких волос. Под левым глазом у него сидела бородавка, из неё тоже кустились волосы, он постоянно крутил их пальцами левой руки, оттягивая веко книзу, это делало один глаз больше другого. Глаза его запали глубоко под лоб и светились из тёмных ям светом мягким, безмолвно говоря о чём-то сердечном и печальном.

Вот он положил гусли на край стола, засучил рукава подрясника и рубахи и, обнажив сухие жилистые руки, тихо провёл длинными пальцами вверх и вниз по струнам, говоря:

- Внимай, Савелий, это некая старинная кантата свадебная!

И приятным голосом запел, осыпая слова, как цветы росой, тихим звоном струн:

Венус любезная советовалася

Яблок, завистная, отняти,