Читать «Жизнь Клима Самгина (Часть 3)» онлайн - страница 160

Максим Горький

- Трудно в монастыре?

Захарий приглушенно покашлял в одеяло, прежде чем сказать:

- Которые верят, что от мира можно спастись... ну, тем - ничего, легко! Которые не размышляют. И мне сначала легко было, а после - тоже...

- После чего?

- Насмотрелся. Монахи - тоже люди. Заблуждаются. Иные - плоть преодолеть не могут, иные - от честолюбия страдают. Ну, и от размышления...

Было очень странно слушать полушепот невидимого человека; говорил он медленно, точно нащупывая слова в темноте и ставя их одно к другому неправильно. Самгин спросил:

- Вы - что же, - по своей воле пошли в монахи?

- Мне тюремный священник посоветовал. Я, будучи арестантом, прислуживал ему в тюремной церкви, понравился, он и говорит: "Если оправдают, иди в монахи". Оправдали. Он и схлопотал. Игумен - дядя родной ему. Пьяный человек, а - справедливый. Светские книги любил читать Шехерезады сказки, "Приключения Жиль Блаза", "Декамерон". Я у него семнадцать месяцев келейником был.

Самгин отметил: дворник Марины, казак, похож на беглого каторжника, а этот, приказчик, сидел в тюрьме, - отметил и мысленно усмехнулся:

"Тайны сгущаются".

- Вам, конечно, любопытно, за что меня в тюрьму? - слышал он задумчивый неторопливый шепоток. - А видите, я - сирота, с одиннадцати лет жил у крестного отца на кожевенном заводе. Сначала - мальчиком при доме, лотом - в конторе сидел, писал; потом - рассердился крестный на меня, разжаловал в рабочие, три года с лишком кожи квасил я. А он был женат на второй, так она его мышьяком понемножку травила, у нее любовник был, землемер. Помер крестный, дочь его, Евгенья, дело подняла в суде, тут и я тоже оказался виноват, будто бы знал, а - не донес. Евгенья - красавица была и страшно умная, выследила, что я землемеру от ее мачехи записки передавал. И от него к ней. Ну, вот. Всех троих нас поарестовали, восемь месяцев и сидел я в тюрьме. Землемера - оправдали и меня тоже, а Василису Александровну приговорили к церковному покаянию: согласились, что она ошиблась. Было мне в ту пору семнадцать лет.

"Тебе и сейчас не больше", - подумал Самгин, приготовясь спросить его о Марине. Но Захарий сам спросил:

- Извините, Клим Иванович, читали вы книгу "Плач Едуарда Юнга о жизни, смерти и бессмертии"?

- Не читал.

- Ах, очень жаль, - вздохнул Захарий.

- Меня? - спросил Самгин.

- Нет, я о себе. Сокрушительных размышлений книжка, - снова и тяжелее вздохнул Захарий. - С ума сводит. Там говорится, что время есть бог и творит для нас или противу нас чудеса. Кто есть бог, этого я уж не понимаю и, должно быть, никогда не пойму, а вот - как же это, время - бог и, может быть, чудеса-то творит против нас? Выходит, что бог - против нас, - зачем же?

"Бред какой", - подумал Самгин, видя лицо Захария, как маленькое, бесформенное и мутное пятно в темноте, и представляя, что лицо это должно быть искажено страхом. Именно - страхом, - Самгин чувствовал, что иначе не может быть. А в темноте шевелились, падали бредовые слова: