Читать «Грустная история» онлайн - страница 6

А блоха-то всё кусала его… Увы! где нужна персидская ромашка, там ничто самые роскошные цветы риторики!.. Ах, непременно нужно понимать, что к чему!.. И мой герой погиб, изглоданный блохой.

Он низко, низко опустил голову и пошёл домой, чувствуя, что всё тело его как бы горит в огне, и не обращая внимания на то, что небо над ним уже было покрыто предрассветным румянцем и земля чутко молчала, как бы замерев в ожидании первых лучей солнца. И вот они брызнули, разорвав лёгкую тучку, мешавшую им свободно излиться в мягкую голубую пустыню небес… Они брызнули, и земля отрадно вздохнула им навстречу. И запели птицы, и зашумели деревья, и небо засияло так ласково и важно над пробудившейся к жизни землёй…

Но мой герой не видал ничего этого, ибо душа его угнетена была скорбью и тело истерзано болью. Он шёл, опустив голову, и, когда пришёл домой, разделся, тщательно обыскал и перетряс своё платье и бельё, не нашёл ничего и лёг спать, чувствуя себя разбитым и больным. Он спал мало, тревожно, и ему снились всё такие страшные сны… Он видел, как одна громадная блоха, прокусив грудь, грызла его сердце… И видел ещё много подобных ужасов. А поутру, проснувшись, он долго лежал в постели и смотрел в потолок глазами, полными грусти. И когда, наконец, он встал, умылся, попил чаю, то сел за стол, охваченный тоскливым вдохновением, с холодом в сердце и с огнём отчаяния в голове, – сел за стол и написал:

Я жизнью жестоко обманут, И столько я бед перенёс, Что больше в душе не воспрянут Рои погребённых в ней грёз! Их много там! Склеп им так тесен!.. Я в саваны рифм их одел И много над ними я песен Печальных, как стоны, пропел… Пропел – и теперь не нарушу Я больше их мёртвого сна… Господь! Упокой мою душу! Она безнадёжно больна…

* * *

Ни капли я счастия не пил, И ждать я его не могу! Нет, сердце, сожжённое в пепел, Надеждой я вновь не зажгу! Обманов и грёз мне не надо — Пусть мир их отраден и мил, Милей мне бокал того яда, Который всё время я пил! Я жизнь мою смело разрушу, Когда его выпью до дна… Тогда… упокою ли душу, Что так нестерпимо больна?

* * *

Мне жизни игра непонятна — Я пасынок грубой земли; На сердце мне тёмные пятна Глубокой печали легли. И жизнь прохожу я фатально, Не нужен я в ней никому; В ней сердцу живётся печально И слишком в ней тёмно уму! Я встречи со смертью не трушу, Пусть смерть холодна и темна. Господь! Упокой мою душу! Она безнадёжно больна!

И, написав такое стихотворение, он его вскоре напечатал. Те из публики, которые раньше читали его стихи, прочитав эти, говорили:

– Несчастный! Давно ли ещё он был так жизнерадостно настроен? О, проклятые условия жизни! Как быстро они давят всё мало-мальски талантливое и живое! Какая драма разыгралась в душе этого симпатичного таланта?

Говорили и многое другое… Ведь публика всегда много говорит, это её специальность, и я не ставлю ей это в вину, твёрдо памятуя, что всякий делает то, что может. Никак не больше того, что может.