Читать «Письма товарищу» онлайн - страница 12

Борис Леонтьевич Горбатов

И женщины встречали тебя как сына и брата.

- Все живы-здоровы? - тревожно спрашивали они. - А где Вася, что ночевал у нас прошлый раз?

- Вася ранен.

- Ой! Сильно?

- Нет! - утешал ты. - Воевать будет! - И спрашивал в свою очередь: - А у вас? Письма были от вашего?

И тебе показывали письма, и ты читал их вслух, солдатские, простые, беглым карандашом написанные письма, такие, как ты сам пишешь домой.

А потом тебя радостно вели в хату. Вся вода хуторских колодцев обрушивалась на тебя, чтобы смыть походную пыль. Все перины, подушки, заветные наволочки с кружевами, невестины простыни вытаскивались из сундуков, чтоб служить тебе. На резную деревянную кровать клали тебя, как самого дорогого гостя. И пока ты спал, женщины стирали твою соленую от пота рубаху и тихо, чтоб не разбудить тебя, грустно пели.

- Вот и наш так где-то воюет! - вздыхали женщины и показывали тебе карточку "нашего" в рамочке из ракушек.

И с этой карточки глядело на тебя незнакомое и как будто очень знакомое лицо, словно это был товарищ из соседнего взвода: такая же пилотка, сдвинутая на правое ухо, тот же расейский нос, и честные, простецкие глаза, и веснушки, как звезды... И за долгие месяцы войны стали тебе эти прифронтовые села второй родиной, и старушка в подслеповатой хате - словно вторая мать, и дивчата - как сестры, и босоногие синеглазые ребятишки точно родные дети. И не раз, глядя на них, думал ты растроганно: "Вот и мои где-то так..."

Но стоит тебе и твоей роте, товарищ, отступить на один шаг, одну пядь нашей земли отдать врагу - и фашист ворвется в это село, чтобы грабить, жечь и убивать. У знакомого плетня, под вишнями, он расстреляет старушку за сына-красноармейца; знакомую тебе карточку в рамочке из ракушек, озоруя, изрешетит пулями; дивчат, которых ты целомудренно звал сестрами, изнасилует; босоногих ребят, твоих приятелей, продаст в рабство; село разорит, испакостит и взберется с грязными солдатскими сапогами на резную деревянную кровать - на твою кровать, товарищ! - чтоб сыто храпеть среди чужого ему горя, слез и стонов.

На Дон я гляжу теперь, на тихий и вольный Дон, и там, в дыму и пламени, вижу Ростов, многострадальный Ростов, славу нашего фронта.

Забыл ли ты Ростов, товарищ, и ноябрьские дни, и лед на донских переправах, и виселицы в Ростове, и над тротуарами синие ноги повешенных? Забыл ли ты, как встречали нас - избавителей - мученики Ростова и как бежали немцы, и вкус и запах победы, и сияние воинского счастья?

А мне вспоминается старушка в ветхой шубенке. Как бежала она за нами по тротуару, как, задыхаясь, кричала:

- Деточки! Деточки! - и, добежав, сунула мне в руку какую-то баночку.

- Что это? - удивленно спросил я.

Но она ничего не могла объяснить, только повторяла:

- Деточки! Деточки!

И я взял эту баночку - пузатую, какого-то старомодного вида, теперь не делают таких, - и на ней увидел ярлык. Старческим, аккуратным почерком было написано: "Гусиный жир. Смазывать в морозы нос, щеки и лоб".