Читать «Этюды о странностях» онлайн - страница 25

- Сколько это стоит? Вы скверно выглядите!

А он отвечал:

- Два пенса, сударыня. По правде говоря, сударыня, я голодаю всю эту неделю.

Пристально вглядываясь в него, она говорила:

- Это плохо. Просто грешно так себя изнурять. Вот вам три пенса, дайте полпенса сдачи. Вы скверно выглядите!

И она брала полпенса и оставляла его онемевшим от удивления.

Еде она отдавала должное и считала, что и другие должны так делать. Часто в разговоре с какой-нибудь приятельницей она сетовала на своего супруга:

- Нет, я ничуть не против того, что моя "половина" пообедает иногда в гостях; там он может поговорить об искусстве, и о войне, и о всяких других вещах, в которых мы, женщины, мало смыслим. Но вот к еде он совсем равнодушен. - И задумчиво добавляла: - Просто не представляю, что с ним было бы, если бы я за ним не смотрела!

Ее огорчало, что он очень худ. Она пестовала его непрестанно, но это, конечно, не мешало ей заботиться о положении в обществе, о детях, их религиозном воспитании, а также уделять должное внимание самой себе. Если муж был ее "половиной", она была для него всем - хозяйка дома, стержень общества, тот стержень нации, который служит безотказно.

Лишенная тщеславия, она редко размышляла о своем превосходстве, скромно довольствуясь тем, что она "integer vitae scelerisque pura" {"Жизни чистой, неоскверненной злом" (лат.). Гораций.}, то есть тот единственный человек, против которого никто ничего не может сказать. Подсознательно она, конечно, не могла не гордиться собой и своей репутацией, иначе она не испытывала бы таких благотворных взрывов негодующего презрения к людям, которые ее достоинствами не обладают. Стоило ей увидеть женщину, чье прошлое казалось ей сомнительным, и она настораживалась, как корова, когда на пастбище появляется собака, и надвигалась на нее, выставив рога. Хорошо, если грешница быстро покидала поле, иначе ее растоптали бы насмерть. Если же случайно такая особа оказывалась слишком бойкой, она, не двигаясь с места, угрожающе целилась и целилась в нее своими рогами. Она отлично знала, что отведи она хоть раз рога и дай хищнице пройти, все ее стадо пострадает.

Было что-то почти величественное в ее добродетели, основанной всецело на чувстве самосохранения, и в удивительной способности отметать все, что не было свойственно ей самой. Вот почему эта добродетель была крепка и тверда, как бетон. Тут уж было на что положиться, тут уж действительно было нечто непоколебимое! Муж иногда говорил ей:

- Дорогая, пойми, мы ведь не знаем обстоятельств жизни этой несчастной женщины. Попытаемся ее понять и поставить себя на ее место.

А она, испытующе глядя ему в глаза, отвечала:

Это бесполезно, Джеймс. Я не могу и не хочу ставить себя на место этой женщины. Неужели ты думаешь что я могла бы когда-нибудь тебя оставить?

И выждав, пока он покачает головой, она продолжала:

- Конечно, нет! И я не допущу, чтобы ты оставил меня. - Она делала паузу, чтобы увидеть, не потупит ли он глаза, потому что от мужчин можно всего ожидать (даже от тех, у кого примерные жены), и добавляла: