Читать «Анатолий Корнелиевич Виноградов - об авторе» онлайн - страница 9

Анатолий Виноградов

Когда сказал мне, что надо душу спасти, я быстро спросил: "От чего?" Он сим вопросом был изумлен и рассержен.

Прощаясь, сказал: "Мне очень приятно говорить с такими людьми, такие люди мне дороги. Простите, что сказал Вам неприятного". "Мне интересно знать, как пойдет у Вас дальше, что будет с Вами. Напишите мне иногда, как Ваша фамилия?"

Я сказал. "Я Вам отвечу, если письмо будет того заслуживать".

На этом мы простились.

Во время разговора он брал нож для книг и круглый камень и на нем черенком обыкновенного ножа отбивал острие.

Вообще он чрезвычайно жив и бодр. Совсем не узнаешь дряхлого сгорбленного старика, что приходил вчера ко мне.

<...> Встретил меня сердито и гневно. Сытенький и благодушный Ф. А. наговорил ему про меня вздору. Он с того и начал: "Чертков и Ф. А. говорили мне о Ваших убеждениях, с таким человеком у меня ничего нет общего, никаких точек соприкосновения, я не могу Вам помочь. Впрочем, может быть, Ф. А. напутал, скажите сами". Я сказал, что мы с

Ф. А. говорили мало, но о личном бессмертии он со мной согласился. "Ну вот чепуха какая, я говорил нет, это нельзя, это разрушает все, что я делаю, не нужно мне это, совсем не нужно. Это вера. Не хочу я верить, я знать хочу, а ведь это то же, что вера в чудеса, не хочу верить ни во что. Я Бога знаю, но не верю". Я сказал, что не соединимо с молитвой представление о невмешательстве Бога в жизнь и в личную жизнь по молитве. Он был прямо на меня гневен. Я догадываюсь: розовый старичок Ф. А., возмущенный тем, что с самим Л. Н. я не соглашаюсь и имею какие-то свои еще мнения там, где все так просто.

Он наговорил про меня, это подготовило и вызвало досаду у Льва Николаевича.

О непротивлении я сказал, что это единственно возможное понимание: "Это мне очень приятно, а то раньше интеллигенты мне писали, высмеивая это пресловутое непротивление". <...>

Когда я ждал лошади, сверху сошел Л. Н. и что-то спросил, ему ответили. "Ах это молодой человек". "Канта я считаю гениальным", - сказал Л. Н., а не знает о примате практического разума и даже о делении этом не знает. Антиномий не читал.

Голос старческий, слегка хрипящий, говорит "чщелавек", "отщень". О категориях говорит как юный метафизик-первокурсник. "Ведь это так: ученые самые невежественные люди, смешной материализм". Презирает Геккеля.

Любит Шопенгауэра.

Говорит о точке зрения происхождения видов: ну что он11, сначала рыбы, потом иные животные, потом обезьяны, ну а рыбы откуда, земля откуда, из туманности, как из солнца, а солнце и Сириус откуда? И так видим, что здесь путаница: путь избрали неверный!

Дурной бесконечности не отличает от истинной.

Если по Толстому религия не для покоя и радости, а для познания истины, то я прав в своей жизненной деятельности.

Словно сон какой, так их жизнь странна и не похожа на нашу, что, уехав из Дивных Весей и Ясных полей, все дни пребывания там кажутся сном.

Жить он устал.

Я что-то забывчив стал, забываю, что делал минуту тому назад, цепь мысли обрывается. Убийственная улыбка, кроткая улыбка смерти, улыбка безумная умирающего человека или эпилептика. Как страшно это было, когда здоровый и тихий человек вдруг так страшно стал улыбаться, что сестра12, взглянув в нечеловеческое лицо, упала в обморок.