Читать «Пятая колонна. Отпор клеветникам» онлайн - страница 130

У меня нет и никогда не было под рукой этого романа, но есть «Двести лет вместе». Тут тоже глава о Столыпине и о его убийстве. Так вот, во всей книге Богров упомянут 19 раз, и ни разу Солженицын не назвал его Мордко. Ни единого! Мало того, два раза из этих 19 он назван Дмитрием — на стр. 442 и 525. А Сарнов упоминает Богрова раз пятьдесят и несколько раз именно у него, а не у Солженицына он — Мордко.

Вся эта невежественная ложь ради вот такого вывода о Солженицыне: «У него Богров убивает Столыпина как еврей. И не по (!) каким-нибудь конкретным событиям. Его толкает на убийство трехтысячелетний зов еврейской истории. Он выбирает в качестве жертвы Столыпина, потому что главная цель в том, чтобы выстрелить в самое сердце России. Столыпин выбран им как самый крупный человек России, последняя ее надежда. Своим выстрелом Богров обрек страну на все будущие несчастья. Его пуля изменила ход истории, предопределила и Февраль, и Октябрь 1917 года, и Гражданскую войну, и сталинский ГУЛаг — все, все было предопределено выстрелом Богрова» (подчеркнуто им).

Но вот что здесь удивляет. Такой обожатель цитат, такой любитель чужих текстов, Сарнов не привел здесь ни одной подтверждающей этот букет обвинений цитаты, здесь нет ни одной кавычки. С чего бы это?..

* * *

Так был ли Солженицын антисемитом? Я думаю, что не больше, чем, допустим, Чехов, который в 1897 году (черта оседлости!) писал, что «критики у нас почти все евреи, не знающие, чуждые коренной русской жизни, ее духа, ее форм, ее юмора, совершенно непонятного для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше как скучного инородца» (Собр. Соч. 1980. Т. 17, с. 224), и в то же время Чехов дружил с прекрасным художником Левитаном; не больше антисемит, чем Куприн, который возмущался «хлыстом еврейского галдежа, еврейской истеричности, еврейской повышенной чувствительности, еврейской страсти господствовать, еврейской многовековой спайки, которая делает этот народ столь же страшным и сильным, как стая оводов, способных убить лошадь в болоте… Можно иносказательно обругать царя и даже Бога, а попробуйте-ка еврея. О‑го‑го! Какой вопль и визг поднимется, особенно среди русских писателей, ибо каждый еврей родится с миссией быть русским писателем» (Письмо Ф. Д. Батюшкову 18 марта 1909 года); и в то же время Куприн написал рассказы «Гамбринус» и «Жидовка», в которых с большой симпатией созданы образы еврея-скрипача и еврейской красавицы; не больше, чем Блок, который да, сказал Чуковскому: не лезьте своими одесскими лапами в нашу русскую боль, и много чего еще в этом духе, и в то же время вместе с другими русскими писателями выступил в защиту Бейлиса; да не больше, чем и Маяковский, который говорил тому же Чуковскому, что «от лурья нет житья», высмеивал «преда искусств Петра Семеныча Когана», назвал Осю Фиш «глистой», но в то же время в предсмертном письме зачислил Лилю Брик в члены своей семьи, хотя на это место, пожалуй, имели уже большее право Вероника Полонская, которая, 14 апреля 1930 года уходя из его квартиры, услышала на лестнице тот роковой выстрел и, вбежав обратно в комнату, первой увидела мертвого гения…