Читать «Записки современника» онлайн - страница 92

Как ты от нас был отлучен,

В мольбах мы лили слезны реки,

А ныне дух наш восхищен!

Москва горит к тебе любовью,

В сединах старцы, хладны кровью. Понесши долго службы труд,

Огни почувствовавши новы,

Служить тебе еще готовы И кровь застывшую прольют.

А ты, с которым мы встречаем В веселье сладком новый год,

В ком любим мы и почитаем Славянов древних дух и род:

О! сколько видеть нам приятно,

Что ты за доблесть многократно Щедротой царской озарен,

Почтен заслугами, душою,

Нещетиы годы правь Москвою И буди в век благословен!

Ух! чего тут нет? Во-первых, есть древняя столица, которая склоняет покрытую сединами главу под тяжкими стенами!

есть и позлащенные башни, покровенные белой одеждой, которые томно дремлют над рекою! есть и Феб в брачной румян ой ризе, сугубящий свет лучей своих! есть и наяды, воспрянувшие из льдов! есть и хладные кровью старцы, которые, почувствовав новые огни, готовы пролить застывшую кровь! — словом, все тут есть, кроме здравого смысла. Право, через пятьдесят лет не поверят, чтоб эта чепуха была сочиняема серьезно и еще на такой случай!

О, Дмитриев, много толку в твоем «Чужом толке»!¹

5 января, пятница.

Не жури меня, потому что мне и без того грустно. Беды большой в том нет, что я сказал тебе от искреннего сердца спасибо. Да и как не сказать, когда ты беспрестанно меня выручаешь! «Лучше д а я т и, чем п р и н и м а т и», — говорит писание, и если у принима-т е л я отнять одно средство, которым он может расквитаться с д а я т е л е м, то есть чувство благодарности, то это значило бы надеть на него вечные кандалы, и потому ты делай свое дело, а мне не препятствуй делать моего. Поступим по тому же писанию, которое слышали сегодня и услышим завтра: «Остави, тако бо подобает нам исполнити всяку правду».

Сегодня выезжал я только в церковь, а после навестить умирающего Штейнсберга, и с тех пор целый день дома. На свободе проглотил, наконец, многохвальный роман «Тереза и Фальдони»,² перевода Каченовского, и чуть было не подавился. Аштчего мне грустно? Не от «Терезы же и Фальдони» и даже не от того, что Катерину Ивановну Яковлеву-Собакину, девушку-красавицу и наследницу огромного состояния — которую я коротко знаю и с которою случалось мне болтать по несколько часов без умолку, потому что она болтать любит — кто-то увез из театра. Мать, женщина простая и сама не выезжающая в свет, отпускала ее всюду с француженкой. Я предчувствовал, что это когда-нибудь случится. Барышня девятнадцати лет, богатая, своенравная и своеобычливая, легкомысленная, ежеминутно увлекающаяся, должна была быть жертвою какого-нибудь отчаянного спекулатора. Нет, Катерина Ивановна, не вы причиною, что мне грустно,

И все мне смутное желанье давит грудь,

И что-то все влечет меня к кому-нибудь;

Чего-то хочется, чего — и сам не знаю.

Как ветка по реке, ношусь от края к краю!

Давеча, проходя от Штейнсберга мимо комнаты мадам Шредер, я зашел к ней и застал ее за фортепьяно (у них сочевника нет). Она спела мне по-русски песню Кавелина (одного из старых лучших наших воспитанников, товарища Магницкого и Ханенко), да так спела, что я прослезился. И как выговаривает она слова ^совершенно русская, даже милее, чеШ русская: