Читать «Записки современника» онлайн - страница 46

Гуляев, ученик капельмейстера Мориани. Попался же Алексей Федорович! Теперь есть средство отомстить ему за насмешки над нами с Петром Ивановичем. Эта ария так похожа на романс Бородулина:

Все женщины — метресы,

Престрашные тигресы,

На них мы тигры сами С предлинными усами, —

что, кажется, вылилась с одного пера.

Я, кажется, писал к тебе обо всем и о всех, а забыл упомянуть об одном из замечательнейших персонажей: эта особа — секретарь директора, тит. сов. Иван Кузьмич Киселев, ростом с версту, имеющий притязания на красоту, bon tonn политическое значение, а впрочем, кажется, очень добрый малый. Я часто подслушиваю его в объяснениях с дамами; но третьего дня напал на такие выходки, что из рук вон! Например: одна дама, довольно полная, жаловалась на жар и духоту, и он говорит ей: «Вам жарко, а каково же мне? Вы согреваетесь одним солнцем, а я (глубокий вздох) двумя!». Другая из туземок, также плотная, объявляет, что больше танцовать не станет, потому что очень устала, а он умильно возражает: «Не верю: сильфиды уставать не могут!». Наконец совсем зарапортовался. Подсев к премилой княжне Кат. Иван. Гагариной, у которой, буквально, пре-к р а с н ы е волосы, хотя, впрочем, длинные, густые и вьющиеся, он начал восхищаться цветом ее лица, выхваляя его белизну, нежность и проч. Та все молчала и только улыбалась; но когда отпустил он фразу: «Вы точно лилия, окруженная золотым, лучезарным сиянием!», бедная княжна не выдержала. «Ах, Иван Кузьмич!—вскричала она, —не можете представить себе, как вы нам всем надоели!», и ушла от докучного кавалера.

Давеча, после обедни, которую отправляли в приделе собора, потому что в главном храме ставят иконостас, я зашел посмотреть на работы и познакомился с живописцем Трофимом Федоровичем Дурновым, которому они поручены и который сам писал все образа.

Вот оригинал! Он был крепостным человеком графа Воронцова, учился долго в Академии художеств, за успехи в живописи отпущен помещиком на волю и женился на своей натурщице. С роду не видывал такого бахцала, хотя и знаком со многими псовыми охотниками. Он показал мне запрестольный образ «Снятия со креста», разумеется, скопированный с какой-нибудь гравюры, и восхищался им удивительно забавно. Счел ли он меня каким-либо невеждою в живописи или в самом деле убежден в своем превосходстве, только утверждал преважно, что «Рубенс — мазилка, а Кар-рачи, также писавший „Снятие со креста“, в ученики ему не годится». Я слушал разиня рот, не зная, что и отвечать ему; однако ж осмелился спросить: «А что вы скажете о Рафаэле?». — «Ну, Рафаэль, — отвечал он с миною знатока, —конечно, живописец хороший; иной раз пишет хоть бы и нашему брату!». Ах, господи, я полагал, что этот Дурнов пьяница или сумасшедший — ни того, ни другого: решительно ничего хмельного в рот не берет, примерной аккуратности и самый попечительный отец семейства. После поставки иконостаса он едет опять в Петербург писать картину на звание (будто бы) профессора. Если буду в Петербурге, непременно отыщу чудака: это сущее золото!

25 июля, вторник.