Читать «Очерки» онлайн - страница 61
Борис Степанович Житков
— Вот он, сапог с гвоздями, — говорил Бленкинсон, указывая на пятое колесо.
Это колесо и вертел паровоз своими шатунами, налегая на шестеренки.
— Теперь уж не скользнет! — радовался Бленкинсон.
«Я ведь и не скользил, — думал прежний паровоз, — может, я и десять вагонов потянул бы. Рельсы проклятые, неловкие, вот в чем все дело — до сих пор колеса ноют».
И он смотрел, как его сын, новый паровоз, царапался по зубчатому рельсу, как рак на суше. Он дулся, тужился и скреб своими зубцами. А рельсы по-прежнему лопались, подгибались, зубцы заедали, тарахтели. Хозяин злился, огорчался. Заставлял чинить насыпь, подкреплять рельсы.
И наконец плюнул на всю затею, — никто не хотел больше возиться, раз ничего не выходит, и снова лошади впряглись в вагоны, защелкали кнуты, загукали погонщики, и все пошло в копях по-старому.
— Давно бы так, — говорили старики рабочие, — а то сколько шуму, сколько рельсов зря поковеркали… Эх, инженеры!
Но все-таки развелись в копях зубчатые паровозы и с грехом пополам, через силу, с натугой царапались по рельсам. Рабочие проклинали паровоз, издевались и не называли иначе, как чертом. А он старался изо всех сил, его трясло, он болел, его поправляли с проклятиями и руганью.
— В починке, черт окаянный, больше, чем в работе, одна возня с ним. Слетел бы раз к дьяволу с насыпи, чтоб уж сразу вдребезги, — ворчали рабочие.
А паровоз старался; он знал, что не он виноват в этом мучительном устройстве, он сам ненавидел зубцы и это зубчатое колесо. Оно вечно грохотало и болело. Паровоз мучился, но терпел. «Упорство! Терпение и упорство!» — повторял он слова деда.
Джордж Стефенсон
Но паровоз не знал, что на соседних копях механик-самоучка из чумазых шахтеров сидел и думал, как спасти, как выручить паровоз. Этот рабочий, Джордж Стефенсон, делал маленькие паровозики, игрушечные рельсы и пробовал.
— Смотри, смотри, Роберт, — говорил он своему сынишке, — ведь тащит! А ну, положи еще вон ту гайку на вагон.
Маленький паровоз бегал по полу по рельсам, по гладким рельсам без всяких зубцов и насечек и волочил за собой груженые вагончики.
— А ну, давай, нагрузим еще! — говорил Стефенсон сыну, и оба принимались накладывать на игрушечные вагончики камешки, железки, кусочки угля.
— Как ты думаешь, потащит? — спрашивал отец.
— Пускаем. — И сын сам поворачивал маленький кран и давал ход машине.
— Везет! — радовался мальчик. — И шипит! Прямо как водокачка, что на копях.
— Не в шипении, брат, дело, — сказал отец, — а вот смотри: рельсы гладкие. — Стефенсон провел пальцем по игрушечному рельсу. Сын тоже.
— Нет, ты слушай: рельсы гладкие, колеса гладкие, и смотри, сколько тянет. Вон сколько мы всякого добра навалили!
— Ну так что же? — спросил сын.
— А то, Роберт, что люди все боятся, что паровозу скользко будет тянуть. Заставляют паровоз по зубцам ходить. Вот в Вайламе, говорят, так. Паровоз весь трясется, ломается!
— Бедный паровоз, — сказал Роберт.
— А вот завтра пойду его выручать, — сказал отец.
Наутро Стефенсон был уже на соседних копях. На копях шипела и ухала паровая водокачка — она все время откачивала воду из угольной шахты. Стефенсон хорошо знал это место — он здесь вырос.