Читать «В поисках Нового Града. Воспоминания.» онлайн - страница 10
Анатолий Краснов-Левитин
«И солнечные блики везде и всюду, — и на этих статьях, столь чуждых Вашему поэтическому уединению». Так писал я Б. Л. Пастернаку, посылая ему свои самиздатские статьи в 1959 году, за год до его смерти. А пока никаких статей еще не было: 1 сентября 1956 года скромный учителишка вошел в 10-й класс, в школе рабочей молодежи в Марьиной Роще, и начал говорить о Горьком. Директор имел со мной перед этим беседу, просил меня в коллективе «не выпячиваться» и не говорить о том, что я прибыл из заключения. Я пожал плечами: «Так в этом же коллективе и так все это знают». — «Пусть знают, а вы все-таки не говорите». Я промолчал.
Уже 1 сентября, в первый же день, со свойственной мне болтливостью я рассказал о своих злоключениях по меньшей мере сотне человек. В 9-м и 10-м классах, всем учителям и всем техническим работникам. Директор качал головой: «Я же вас просил…» — «Просили, а у меня нет никаких оснований этого стыдиться». Словом, в первый же день я вошел в привычную для меня роль «enfant terrible», которую играл всюду и везде.
Сразу же усвоил с учениками привычный мне фамильярный тон, кое с кем поссорился, кое с кем поругался, наговорил грубостей всем и каждому. Словом, Левитин в своем репертуаре. Как будто тех семи лет не было.
В школе за эти семь лет порядка еще меньше, знаний также. Хрущев решил зачем-то разрушить весь тот порядок, который мы, учителя, с таким трудом налаживали в течение 20 лет. Зачем-то отменил все переводные экзамены. Экзамены на аттестат зрелости свел к минимуму. Из программы выкинул все моменты, способствующие общему развитию. В Марьиной Роще, самом хулиганском районе Москвы, все это было воспринято как полная индульгенция делать что угодно, как угодно, а также вообще ничего не делать. Директор, строгий по отношению к учителям, предпочитал (как тонкий дипломат) не вмешиваться в отношения между учителями и учениками. И опять вся неразбериха, все трудности пали по обыкновению на плечи учителя. Справились. А со мной, при моем несдержанном характере, непрестанно случались инциденты.
Вот, например, в 9-м классе, где публика особо хулиганистая, объясняю и вдруг вижу: один парнишка читает книгу. Подхожу, захлопываю книгу, через минуту смотрю: он опять читает. Захлопываю. Опять книга на парте. Опять захлопываю. Здесь начинается «бой быков». Читать он все равно не может — я не даю. Он нарочно открывает книгу, а я как сумасшедший уже ничего не вижу, кроме этой книги. Наконец, когда книга раскрылась в десятый раз, я подбежал к 20-летнему парню (ведь это школа рабочей молодежи), треснул его со всей силы по затылку и заорал как бешеный: «Вон отсюда, сволочь». Парень вышел, а другой, хамоватый, хулиганистый парень на последней парте (его однофамилец — Васильев, как сейчас, помню), вступился за своего тезку. «Первый раз слышу, чтоб в советской школе ругали учеников сволочью». — «Не слышал, так услышишь. Пятнадцать лет преподаю, а такой сволочи не видел». — «Мы только знаем, что вы в тюрьме сидели». — «В тюрьме сидел, и там такой сволочи, как ты, не видал. Пошел вон, чтоб духу твоего на моих уроках не было!»
