Читать «Республика попов» онлайн - страница 68

Менкина не взял своего листка.

— Простите, я не буду дежурить у исповедальни, — сказал он как можно безразличнее.

— Вы неважно себя чувствуете, коллега? — слащавым тоном осведомился директор.

— Да нет, — опять так же безразлично ответил Менкина. — Просто это не входит в мои обязанности.

— Коллега, коллега! — наигранно удивился директор. — А вдруг вы неверно понимаете ваши обязанности?

— О нет, пан директор, — столь же слащаво парировал Менкина.

— Пан коллега, вы вынуждаете меня послать докладную записку «наверх»! — директор даже посмотрел вверх, где по его набожным представлениям помещалось начальство.

— Как угодно, — отрезал Менкина. — Делайте, что хотите, но загонять детей на исповедь — не моя обязанность.

И он тотчас вышел.

Монахи остолбенели от возмущения, директор от злости то бледнел, то краснел, стучал кулаком по столу, угрожал в самом деле отправить «наверх» докладную записку. Учителя выжидали, когда он сделает поворот на 180 градусов. Знали уже, как он трясется перед начальством. Да и директор знал, что невыгодно привлекать внимание начальства к себе и своей школе. И действительно — он вдруг круто изменил курс:

— Ну, конечно, Менкина был на фронте… Нервы! Нервы! Разве я виноват, что нынче у молодежи такие нервы?

В коридорах, тихие, сокрушенные, ждали ученики, когда им можно будет освободиться от бремени грехов.

2

Томаша Менкину потянуло «туда». «Там» — для него означало удивительные места, уголки, где он чувствовал себя вольным, бродил, фантазируя на воле. Воля эта была нереальная, потому и места, удивительные уголки, по которым блуждал он, мечтая, казались ему нереальными. Он и пошел теперь «туда».

Стоило только вырваться из школы, стряхнуть с себя это бремя, как все стало ему представляться необычайным. И люди встречались удивительные. Забрел он на вокзал — все тут было особенное. И верно, мир должен был быть иным в те часы, которые у него забирала школа. Он не видел, не знал этот мир. С тех пор, как затянуло его в школьные шестерни, он потерял представление об этом мире.

От стен в зале ожидания несло знакомой вонью. И хотя погода стояла чудесная, на скамьях сидело несколько бабенок и парней, да две перекупки с птицей. Видно, все же приятнее под крышей, возведенной человеческими руками — под нею чувствуешь себя как-то естественнее, чем под голубым небосводом, слишком пышным для задерганного человека. Одна из женщин с бесконечной медлительностью отщипывала кусочки мякиша, бросала их в рот и пережевывала. Такой вот могла быть его мать; безвестное существо, сидит тут, затерянная в чужом мире, тупо ждет чего-то. Он очень легко вжился в ее положение и сразу нашел себя в незнакомом мире. Люди, сидевшие на скамьях, приехали в город да поскорей сделали, что им было нужно. И вот сидят. Город с его толпами людей, газеты, кинотеатры, книги — ничто, казалось, не могло послужить им развлечением. Мгновенно становились они никому не нужными, апатическими созданиями. С необыкновенной сосредоточенностью они предавались ощущению жизни, жадно занимая ум первым попавшимся на глаза предметом. Томаша больше всего поразила жующая бабенка, на месте которой могла быть и его мать. И дядя, и сам он — из того же теста. С непосредственностью врожденного опыта он понял, что для этой женщины даже ожидание поезда перерастает пределы действительности. Дядя, вернувшись из Америки, все время возвращался к тому миру, который когда-то знал в Кисуцах. Вздыхал: «Да, тут все по-прежнему!» И от этого испытывал облегчение, хотя прежней осталась и нищета, и знакомая капустная вонь, смешанная со смрадом нищеты. Дядя знал это и однажды выразился так: «За то время, что мы распашем клин целины, в Америке Свифт настроит себе десять фабрик». Томаш тоже не знал, как понимать мир, но он уже не хотел поддаваться своим ощущениям, вроде вот этой жующей бабенки.