Читать «Республика попов» онлайн - страница 54

Этот второй голос как бы рассуждал сам с собой о гнусности и многочисленности человеческих грехов. Нет человеку утешения в испорченности человеческой натуры. В нем нет ничего, кроме тьмы. Темнота окружает его, как скорлупа — зародыш цыпленка. Человек слеп. Да, он не видит. И остался бы слеп, не будь лучей духа святого…

Уже по тому, как примолкли, как замкнулись гимназисты, можно было сделать вывод, что первый день духовных упражнений имел неожиданный успех. Проповедники, специалисты в делах покаяния, размололи подростков старших классов и детишек из младших меж двух жерновов рассуждений. Детям жутко стало от испорченности человеческой природы. И ничего больше им не хотелось, как только услышать утешительные слова о лучах духа святого. Но черед этих слов настанет лишь на следующий день, объявили проповедники. И юношество, хоть и сильно претерпевшее от метлы гнева божия, явилось на другой день в гимназию с такой надеждой, какой не испытывало никогда.

Но в первый день и преподаватели уходили из гимназии в таком же состоянии. А на улице, на ближайшем углу, из рупора городского радио гремели марши Глинковской гарды, потом позывные: несколько тактов из Пятой симфонии Бетховена. Верховное командование вермахта зычно объявляло об очередной победе германского оружия на Западе. Томаш Менкина, мечтавший поскорее очутиться где-нибудь вне досягаемости голоса совести и голоса вермахта, протирал глаза, тер уши.

— Счастье, что кающийся слышит два голоса одновременно, — злобно заметил он в присутствии Дарины. — Та-та-та, та-та-та… И ничего нам не остается, как только каяться в грехах… А верно, Дарина, не хочешь ли принять мою исповедь?

То, о чем он думал, доводило его до бешенства.

— Ты ведь знаешь, я — лютеранка, — ответила Дарина, стараясь взглядом умерить его насмешливость.

Проходя мимо Глинковского дома на Кладбищенскую улицу, они остановились, повернулись друг к другу.

— Я люблю тебя, Дарина, — с яростью выпалил Томаш. Дарина вспыхнула до корней волос, слезы едва не брызнули у нее из глаз. — Но это ничего. Я люблю тебя только платонически, по заповедям святой апостольской церкви.

Слезы все-таки брызнули у нее; она закрыла ладонью рот Томаша.

— Не говори так!

Менкина отвел ее руку.

— Но сплю я с другой. И не раскаиваюсь, не думай.

Дарина согнулась, будто ее ударили в живот. Повернулась и пошла обратно.

А Томаш Менкина зашагал дальше по Кладбищенской улице. Однако в столовую Ахинки не заглянул — все шел и шел, шел уже по Раецкому шоссе, безучастный ко всему, глухой к самому себе. Так дошел он до артиллерийских казарм за городской чертой. Бесконечной казалась ему эта дорога, и приятно было шагать по ней. Какой-то бедняк вывозил на телеге помои со двора казарм, настегивая кнутом жалкого конягу. Томаш пошел назад, сообразив, что оставаться без обеда неумно. В столовой его ждал Лашут. По виду Томаша он понял, что Дарина не придет. Лашут до последней строчки вычитывал «Словака» и теперь подсунул Томашу газету, показывая пластмассовым карандашиком на стихи «режимного» поэта, набранные курсивом; со вздохом произнес заглавие: