Читать «Республика попов» онлайн - страница 47

За обедом в Ахинкиной столовой Дарина, как всегда, заняла место во главе стола, справа по-прежнему поместился Томаш, а место Пижурного занял Франё Лашут, конечно, спросив предварительно у Дарины, примет ли она его за свой стол. И так уж они потом постоянно садились под присмотром идеально практичной хозяйки, которая всегда имела под рукой возможность удовлетворить свои потребности. Лашут, как обычно, пережевывал с пищей свое недовольство жизнью. Чем-то он очень походил на Пижурного. Вокруг него ощущалась пустота, словно не было у него близких. А если и был кто — Лашут привык скрывать это в молчании. По каким-то неуловимым признакам чувствовалось, что этот человек со страстью слушает запрещенные радиопередачи. И что Лашут не одобряет происходящего, тоже можно было угадать по нему; правда, угадать это мог только человек ему подобный. В маленькой застольной компании он наиболее зримо являл собой образ человека, страдающего от недостатка свободы, не считая себя, однако, настолько значительным, чтобы позволить себе страдать с достоинством. Были в нем очень точно отмеренные, как отмерялись подобные вещи в Словацком государстве, двадцать пять процентов еврейской крови.

После обеда опять пошли в гимназию, как колодники в камеру. И опять готовились к урокам, поправляли ошибки в тетрадях. Время от времени Томаш отрывался от работы, окликал, совершенно не думая:

— Дарина!

— Что, Томаш?

— Да так, Дарина. Ничего.

Менкина не хотел целовать ее, ничего от нее не хотел, и не было у него никаких на нее видов. Просто он радовался, что Дарина здесь, что она есть на свете. Смотрел на нее, любуясь, а иной раз и с восхищением. Чистота в одежде, в мыслях и поступках была основой ее натуры. И Менкина всякий раз, как смотрел на нее или думал о ней, будто омывался в чистом источнике. Сладостно было ее присутствие, он вбирал эту сладость, как пчела нектар.

Порой Дарина вставала, подходила к окну. Один раз взяла Томаша за руку, подвела к окну, показала: саженными шагами кисуцкого горца мерял улицу дядя-американец. А улица, на которой стояла гимназия, упиралась одним концом в ворота кладбища. Дарина и Томаш смотрели вслед старшему Менкине, пока он не скрылся за поворотом. Задумались оба.

— А действительно, дядя ваш ходит легко, будто по воздуху, — сказала Дарина.

— Еще бы. В Кисуцах — горы, на море — волны, неровный ведь мир-то. А он всего восемь раз пересекал океан туда и обратно.

— Как вы думаете — что за человек ваш дядя?

— Что за человек? Верит, будто о нем лично заботится провидение. Вот он какой, — с легкой насмешкой ответил Томаш.

— Да нет, Томаш, я спрашивала, счастливо ли ему живется.

— Счастливо ли живется? — Томаш пожал плечами; старик избегал его, встречаясь на улице. — Работает, в собственном доме работает дворником. Кто же теперь живет счастливо?

— А вы знаете, Томаш, что ваш дядя на улице заговаривает с детьми?

— Совсем скоро состарится, годы-то уж…

— Скажите, Томаш, вот если б я была маленькой девочкой с косичками и огромными бантами — он и со мной бы заговорил?

Это в первый раз они так приятно беседовали. До сих пор в личные разговоры не пускались. Хорошо, хоть о дяде можно поболтать. И потом всякий раз, когда хотели побеседовать с приятностью, заводили речь об американце. Заметил это и Лашут; теперь он никогда не упускал случая объявить: