Читать «Великая депрессия» онлайн - страница 7

Увлечённый апокалиптической картиной, иду и даже не подозреваю, что видение-то моё пророческое и что сбудется оно уже завтра. Нет, речь, разумеется, не об оледенении — беда придёт такая, какой не ждали, а вот насчёт уязвимости рода людского — очень похоже, очень… Как в воду глядел.

Вот и родная стекляшка. У дверей сидит и смотрит на меня уличная собачонка с шевелюрой, как у философа Шопенгауэра. Дать мне ей нечего. Вхожу — и первое, что слышу из угла: хриплое восторженное «ы-ы!..», произнесённое не на выдохе, а на вдохе.

— Пешком, что ли, шёл? Я его тут сижу жду, ни капли ещё не принял…

Врёт нагло! Раз «ы-ы!..» — значит, успел.

* * *

— Мне за тебя стыдно! Как ты пьёшь?

— Гомеопатически.

Да. Вот в этом пункте жизненной философии мы с Анатолием решительно расходимся. Он глушит водку залпом, я же употребляю её аптекарскими дозами. Что-то вроде наглядного доказательства апории Зенона. Сперва Ахиллес отпивает половину стопки. Затем — четвертушку. Затем — одну восьмую. Затем — одну шестнадцатую. Из чего следует логически неопровержимый вывод: стопку Ахиллес никогда не допьёт.

— Гомеопатия — продажная девка империализма! — оглашает Толик на всё кафе. — Её лженаукой признали!

— Кто?

— Академики! Не слышал, что ли?

— И похмеляться запретили?

— Это почему?

— Ну вот! А ещё врач! Основной принцип гомеопатии — лечи подобное подобным.

Немногочисленные завсегдатаи стекляшки прислушиваются с ухмылками. К нам здесь давно привыкли. Странно, ей-богу. По отдельности каждый из нас — мрачная неразговорчивая личность, а сойдёмся за бутылкой — можем и балагурами прослыть.

Юмор у нас, правда, черноват, но это естественно, так что оптимистам к нам лучше не подсаживаться. Очень уж они хвалить себя любят, а за нашим столиком этот номер не пройдёт.

Происходит всё примерно так:

— Знаешь, что я в себе главное ценю? — грозно вопрошает третий лишний. — То, что я — честный человек!

Не люблю пьяных склок, поэтому сижу молчу. Но Толика-то не удержишь. Производит свой хриплый вдох, радостно вытаращивает успевшие поголубеть глаза.

— Ты — честный? Да честные все удавились давно!

Дальше, понятное дело, обида, выяснение отношений, опасная жестикуляция. Поражаюсь я Толику. Взрослый дядя, патологоанатом, а нарывучий — сил нет. Рассказывает:

— Возвращался ночью. Подкрались сзади — и тресь по балде! В отместку, понял? Кожу на затылке рассекли… Хорошо, дома специалист: жена — гинеколог! Зашила…

Слава богу, никто к нам сегодня не подсаживается.

Странные дела творятся в нашей камере смертников: оптимисты — обидчивы, а пессимистам всё по барабану. По-моему, мы с Толиком ещё ни разу не поссорились. Ну скажет порой гадость — и что с того? Если правду сказал, чего дуться? А если соврал, тем более не на что…