Читать «Чукотан» онлайн - страница 40

Борис Тимофеевич Евсеев

Длится март 2017-го, длится и никак не перетечет в апрель. И от этой дикой зимы, от этой ворчащей метели появляются то там, то здесь малые снежные смерчи. Но только все они просто ничто, когда рядом появляется дух Зяблух!

Видом Зяблух огромен и дик, как полукилометровый сгусток пурги, отслоившийся от основного метельного тела. Короткомордый и горбатый, как пещерный медведь, но не бурый, а сизо-серый, громко клацает он ледяными когтями-ресницами. Когти – ресницы верхние, когти – ресницы нижние! Он – человек-пурга. Он – надувной, раскинувшийся метельным телом на сотни метров человек-медведь! Он устал и неслыханно одинок. Другие низкие и высокие духи, витающие над Чукоткой, резко пикирующие вниз и в сторону при виде церкви или поклонного креста, его к себе и на пушечный выстрел не подпускают.

– Елюся! Не я тебя сдал, – уже совсем по-современному ворчит он. – Это перстень… Он меня сгубил, сделал предателем, вероломцем. Или, верней, рабом! Я беглый раб, прячущий ключи и отмычки за пазухой, я хожу в музей, где лежит перстень, я пытаюсь его украсть, спрятать во рту, вынести, утопить в Казачке… Но все никак!

Правда, тут уже схожий с короткомордым метельным медведем низкий дух чует: он сам себе врет! И переходит с одного звука на другой, и метельно рычит, и спрашивает себя:

– Заччем? Заччем было все, что прошло?

Он бормочет про расстрелы и глубокие лунки в снегу, полные крови, кричит про крики и надругательства. Спрашивает, зачем был Колчак, «железная рукавица», и неуживчивый красный ревком? Чтобы сдвинуть снега вниз к югу? Чтобы накрыть небесным куполом природный парк, Арктическую Берингию?

И еще он бормочет:

– Север и революция не противоположные ли понятия? Революция – это юг! Дырявые красные колпаки, ветер в пустых маковых головках и в человечьих головах…Тс-шшш – шуршит мак в сухой головке! Тс-шшш – шипит и вопит слабый человечий мозг… И льются по южным окраинам реки вина, а вино напоминает кровь, и потому там, на юге, настоящая кровь никого уже не пугает... То ль дело кровь на снегу, на зеленоватом льду…Ужас, жуда, жесть!

Дух революции безутешен, он перестает отвечать сам себе. Но тут же задает вопросы вновь и вновь. Он знает: не быть революции просто не могло. Но вот зачем она докатилась до Чукотки, где олени снуют туда-сюда, и песцы слабо тявкают, и медведи по временам становятся людоедами, а по временам – ничего страшного, просто рыба у них в пасти, и всё!

Наконец затвердив окончательно: только для него одного все, что минуло, здесь и было! Только для того, чтоб завывал и крутился он волчком у своего же гранитного постамента, стараясь доказать не спрятавшейся вовремя парочке: он не бандит, он незлобивый предревкома и красный кооператор, – один из низких духов революции, дух Зяблух, сникает.

Тут кончается и метель.

От саднящей тоски ухода, от страшного сжатия своего воздушного тела дух Зяблух, дух мятежей и смут, дух недовольства и грязноватых воспарений, вдруг рассыпается на ветерки с когтями. И уходит, завиваясь хвостами, к Анадырскому лиману, а потом – южней, к заливу Креста, к Тихому, смиренно слабеющему подо льдом океану.