Читать «Селдом судит Селдома» онлайн - страница 31

Дик все понял. Он не обманывал себя иллюзиями. Чем могла заниматься закрытая лаборатория, к делам которой причастен офицер? Уж никак не продлением жизни. Дик понимал, что он предатель: предает мечту, предает себя, предает стариков и у всех детей отнимает долгую жизнь. Но устоять не мог. Еще шесть лет по свистку убирать свою койку, по свистку садиться за стол и по свистку прекращать жевать! Еще шесть лет, день в день, провести в трехстенной комнате с решеткой вместо четвертой стены! День в день! Отказ офицеру не сочтут хорошим поведением.

Уж лучше бы не было этого соблазна!

* * *

Вот и все, что можно было прочесть в рукописи. Селдом не успел или не мог написать о своем прибытии в Антарктиду, о работе на тайной подземной базе. Впрочем, можно было догадываться, как использовались его идеи. Снаряды были начинены не вакциной юности, а бактерией скоротечной старости. Не о долгой жизни здесь хлопотали, а о быстрой массовой смерти.

Можно было догадываться… и вместе с тем оставалось сомнение. Рукопись Селдома слишком похожа была на литературное произведение. Поэтому историки продолжали проверку. Провели еще немало часов в архивах, пересматривая старые, пожелтевшие, хрупкие бумаги XX века.

Им удалось в конце концов разыскать дело Селдома Ричарда, в нем постановление суда, приговор за мелкую кражу без применения оружия. Заметки о поведении. Приказ о досрочном освобождении. Основание было указано очень невнятно. Расписка в получении вещей. Разыскали они газеты того времени. Мелкие заметки на пять строк о воре Селдоме были, об освобождении его не нашлось ни слова. Впрочем, возможно, что к нему относился такой отрывок из книги американского журналиста Эварта: «Тысяча и одна сказка кабацкой Шахерезады».

Вот что там было написано:

«В ту ночь — 273-ю — небо возвращало долги. Вода, заимствованная у океана в жарких тропиках, с шумом возвращалась домой. Капли радостными лягушатами прыгали по асфальту, танцевали на гулких крышах пакгаузов, дружными ручейками стекали по желобам и, буль-буль-буль, пускали пузыри по всему заливу. Блестели мокрые крыши, окна и плащи. Струилось. Журчало. Секло. Мутные фонари тускло светили, как будто со дна морского. Казалось, и впрямь берег уже погрузился в воду, океан поднялся, соединился с небом.

С разбега я нырнул в кабак — с тротуара на три ступеньки вниз. Отряхнулся, как собака после купания. Вдохнул пьяный гул, винные пары, табачный дым. Только в одном углу было свободное место, и Шахерезада уже сидела за тем столиком в образе болезненного человечка, серо-бледного, без кровинки в лице, как будто он никогда не выходил на солнце из этого подвала. Он хлебнул, морщась с отвращением, и сразу же заговорил, должно быть, давно ждал меня со своей сказкой.

— Ваше здоровье! — сказал он. — Нет, напрасно улыбаетесь. Ваше здоровье я пью, пропиваю вашу молодость, по глоточку за год жизни. Годом меньше стало, еще меньше, еще… Вот так, умрете не позже восьмидесяти. Вам же обязательно хочется умереть?

Я сказал откровенно, что не рвусь, не настаиваю на смерти. Даже с удовольствием избавился бы от этой процедуры.

Шахерезада усмехнулась криво:

— И лжете! На самом деле вам хочется в могилу.

Всем хочется. Вот я стану на колени (он сделал попытку сползти на пол), буду умолять вас на коленях: „Примите сто лет, пожалуйста“. Но вы откажетесь. Вы спросите:

„А какая приплата?“ То-то! Жить никто не хочет даром, а за смерть дают доллары. И я их пропиваю. Ваше здоровье пропиваю. По глотку за год. Бутылочку за вашу жизнь. И за его. И за его. И за мою жизнь бутылочку… Пьяная Шахерезада не любит недоверчивых усмешек.

Я сказал с полной серьезностью:

— Я верю вам. Вы продаете эликсир вечной юности.

Я охотно приобрету флакон. Как надо принимать: чайную ложку перед обедом или после обеда?

Шахерезада покачала пальцем у меня перед носом:

— Но-но-но! Флаконов нет и не будет. А старость будет. Потому что я покидаю вас. Уплываю… к чертям, к пингвинам. Еду пропивать вашу жизнь вашу, его, его… и свою. Вот выпью стаканчик вашей молодости… и не просите ее назад.

И он ушел в небо, слившееся с океаном. Растворился.

А нас с вами оставил перед зеркалом, пересчитывать седину в висках».