Читать «Газета Завтра 4 (1156 2016)» онлайн - страница 40

Главное впечатление тех лет в "Нашем современнике" — Валентин Распутин. Самый обаятельный, самый деликатный, самый талантливый из всех, кого я знал. Он писал о деревне, как и большинство авторов журнала, но не так, как остальные. У писателей "деревенской прозы" человек дан в народном коллективе, "эпическом хоре", если воспользоваться определением выдающегося теоретика литературы Георгия Гачева. А герой Распутина уже выделился из коллектива. Либо выпал из него, как Андрей и Настёна в "Живи и помни", либо коллектив, не выдержав испытаний, распался, как в "Прощании с Матёрой", где Дарья, олицетворение родовой мудрости, чувствует себя брошенной, никому не нужной. Вот этот болезненный слом, отражающий переломный характер времени, делает судьбы героев Распутина особенно драматическими и по-особому трогает душу.

Как видите, на меня влияли писатели, представлявшие разные, даже противоположные традиции. Тарковский, к примеру, до обидного несправедливо отзывался о Есенине: "Поэт для таксистов". Кто-то увидит в таком перекрёстном влиянии недостаток, ущербность: мол, "не до конца наш". Я же считаю эти различные влияния залогом плодотворного развития. Выбирая "Наш современник", я видел альтернативный путь. Постарался взять лучшее из "другого лагеря" и сделал выбор сознательно.

К сожалению, многие приходят к патриотам просто потому, что не знают, куда пойти. А многие, скажем честно, потому, что так называемые "либералы" их к себе не пустили — из-за низкого уровня образования и культуры, как правило. Такие "союзники" резко снижают художественный и интеллектуальный уровень патриотики. К тому же они нестойки: их выбор не был сознательным. Убеждён, патриотизм — это не "культурный собес", куда прибиваются все сирые и убогие, но высшее проявление духовных и интеллектуальных сил человека.

Валерий СДОБНЯКОВ .

Расскажите о своих корнях, родителях, преподавателях. Кто из профессоров МГУ оказал на вас особое влияние?

Александр КАЗИНЦЕВ.

Я рос среди книг. В нашей семейной библиотеке было несколько тысяч томов: дореволюционные издания Пушкина, Фета, Блока. Советские собрания классиков, книги по искусству, мемуары. В десять лет я просил отца взять меня с собой в научный зал Ленинки. Детей не пускали, отец говорил: "Оставить не с кем". В четырнадцать я обходил букинистические магазины в поисках мемуаров. Литература, которую теперь называют нон-фикшн, всегда интересовала меня больше и представлялась куда занимательнее, чем романы.