Читать «Литературная Газета 6563 ( № 32-33 2016)» онлайн - страница 38

Мое предположение состоит в том, что подлинное бытие «индивидуума», родившегося 27 октября 1880 года под астрологическим знаком оккультной инициации –Скорпионом, – и действовавшего под именем Андрея Белого, может быть понято и «реконструировано» лишь как бытие-в-мифе , причем мифе вполне определенном, универсальном, известном издревле как учение о вечном возвращении . Именно этим мифом была предзадана оборотническая логика , которой этот воз–родившийся «недоорфеившийся Орфей» до поры до времени невольно следовал в повседневной жизни, припоминая градации своих прежних воплощений, создавая эффекты многоликости, непостоянства и беспринципности. С этой точки зрения, волюнтаристски начатая Андреем Белым в России « культурная революция» явилась символическим выражением его несовременности и глубочайшего консерватизма в области Духа («белого аскетизма свободы»), следствием вполне осознанного возвращения его мыслящего «Я» к истокам великой Традиции, путь к которым был подсказан ему отцом – замечательным математиком Николаем Васильевичем Бугаевым. Свет этой воссиявшей с востока Традиции по-разному преломился в философских учениях Осевого времени – в Древнем Египте, Греции, Индии и Китае. Все эти преломления-вариации одной и той же древней доктрины были отчасти изучены А. Белым еще в период обучения в Московском университете и с особой интенсивностью осмыслены во время добровольного «затвора» в Бобровке в 1909 году. Что касается «Эволюционной монадологии» – этой упрощенной версии лейбницевской метафизики, разработанной Н.В. Бугаевым, – то она явилась лишь передаточным звеном для трансляции идущего от Традиции духовного Импульса . « Импульс существеннее Лика »; – утверждал Андрей Белый. Даже если это – лик отца, поскольку всякий лик – маска, личина , за которой таится безликая, хотя и уникальная по своим качествам, духовная монада. Воспринятая им с подачи отца доктрина пифагорейского математического символизма не раз переформулировалась им на протяжении последующей жизни с использованием понятийного аппарата, пополняемого за счет языковых ресурсов гностического неоплатонизма Владимира Соловьева, метафизики Фридриха Ницше и антропософии Рудольфа Штейнера: