Читать «Воспоминания дипломата» онлайн - страница 139

   Что касается музеев, то Штутгарт во многом уступает Берлину и Мюнхену, но во всяком случае он может легко конкурировать с другими германскими центрами. В числе музеев нельзя не упомянуть единственного в своем роде "музея дурного вкуса". Он является отделом большого промышленно-художественного музея. Это собрание весьма большого количества предметов, выполненных с нарушением эстетики. При этом всякий предмет снабжен объяснением, почему он антихудожествен. Нельзя не сознаться, что германская промышленность последних десятилетий дала громадное количество экспонатов для этого музея. Там, например, можно видеть железные печи, имеющие форму рыцарских доспехов, или же разную мебель со столь сложными украшениями, что она представляется скорее орудием пытки, чем предметом домашнего обихода. В мое время особенно большое количество экспонатов, выставленных в этом музее, представляли собой предметы, имевшие так или иначе отношение к графу Цеппелину. Как известно, он по происхождению вюртембержец и является для своей родины предметом общего культа.

   Цеппелин - по происхождению вюртембергский дворянин. В свое время служил в уланском полку, который был раньше расквартирован в Штутгарте, а затем в Ульме. На всех приемах он появлялся в форме кавалерийского генерала. Когда я жил в Штутгарте, он уже был стариком, но еще весьма бодрым. Он был в зените славы. Его верфь, построенная на суммы, собранные путем подписки по всей Германии, работала весьма успешно в Фридрихсгафене, на Боденском озере. Мне пришлось летать на одном из первых пассажирских цеппелинов, именно на "Швабене". Он совершал в это время полеты в окрестностях Баден-Бадена.

   До того времени как Цеппелин сделался предметом германской национальной гордости и общего культа, в маленьком штутгартском аристократическом кругу его считали сумасшедшим, и притом довольно опасным. Он разорился сам и разорил всех своих родных на производстве опытов, которые ему очень долго не удавались. К нам, русским, Цеппелин, женатый на остзейке, относился всегда необыкновенно любезно, и мне несколько раз пришлось подолгу беседовать с весьма симпатичным старым генералом, в котором было трудно признать великого изобретателя. Мне помнится, что как-то за одним обедом, разговаривая о воздухоплавании, я спросил его, летал ли он когда-нибудь на аэроплане. Убежденный сторонник принципа "легче воздуха", Цеппелин очень быстро ответил: "Нет, и это меня даже не интересует".

   Приблизительно через год после моего назначения в Штутгарт К.М. Нарышкин был переведен посланником в Стокгольм. По-видимому, он и там считал себя в изгнании, так как по-прежнему из всех европейских столиц продолжал признавать лишь один Париж. Пример Нарышкина доказывает, как нецелесообразно с точки зрения образования дипломатических кадров слишком долго держать дипломатов на одном и том же посту. Если они и могут явиться полезными в этом месте назначения, то зато при дальнейших передвижениях они с трудом приспосабливаются к новым условиям жизни и работы. Через год-полтора пребывания в Стокгольме Нарышкин совсем вышел в отставку. Он поселился в Париже, а затем, при объявлении войны, вернулся в Москву, где и умер в 1921 г.