Читать «Андрей Старицкий. Поздний бунт» онлайн - страница 13
Геннадий Андреевич Ананьев
А Василий?! Не пойдешь созерцать изуверство - в оковы! А ведь он еще даже не венчан на царство. Отец еще жив, и кому предстоит быть великим князем, еще не известно. И потом… Разве великая крамола - да и крамола ли вообще - нежелание глазеть, как корчатся охваченные пламенем достойные из достойнейших?
Князь Андрей долго обдумывал случившееся, лелея обиду свою на брата, обеляя себя полностью, без всяких оговорок, однако здравый смысл исподволь подтачивал эту уверенность в своей правоте, и размышления постепенно принимали иную окраску.
Верно, не велика вроде бы беда в том, что он, не согласившись с решением казнить, по его мнению, невинных людей, подался в свое имение, но если взглянуть на подобную выходку с иной точки зрения, то не ослушание ли это, не первый ли шаг к раздору, которого отец так настойчиво наставлял не допускать?
«Сегодня я запротивился быть на Красной площади, завтра - откажусь вести дружину против врагов, посчитав поход несвоевременным… Не устроит духовная отца - начну добиваться справедливости… Да, далеко можно зайти… Утром повинюсь перед братом Василием, дам слово идти у его руки без мудрствования».
Окончательный вывод князя Андрея был весьма категоричным: да, грядет иное время, более жесткое, даже более жестокое, но по сути своей имеющее ту же главную цель - мир и спокойствие на русской земле под единой рукой великого князя, государя всероссийского.
Надолго ли этот вывод останется неизменным?
Вчера, когда князь Андрей въезжал в Кремль, солнце искрилось на маковках храмов, морозец пощипывал нос, не заметил он никаких изменений за едва тронутым морозцем окном, тускло освещенным луной, и во время своих затянувшихся раздумий. Разбудил же князя постельничий будто совершенно в иную пору: сильный ветер швырял в оконце комья тяжелого, мокрого снега, сползавшего по стеклу скользкой поверхности слезящимися комочками, как бы спеша уступить место новым снежным шлепкам.
- Плачет небо, - словно невзначай промолвил постельничий и, спохватившись, поспешно добавил: - До нитки можно промокнуть.
У князя защемило сердце от этих будничных слов, проникнутых вроде бы лишь заботой о своем любезном хозяине, но Андрей понял и скрытый смысл сказанного. Навалилось даже сомнение: «Верно ли поступил, подчинившись Василию? Даже постельничий осуждает. Никому казнь не в угоду, кроме иерархов…»
Пока князь одевался и наскоро завтракал, снежный заряд пронесся, и до Успенского собора, в котором определено было проклясть еретиков и получить благословение Господа на очищение душ отступников от православной веры огнем, он шел в безветрии, лишь сквозь какую-то насупленность всего воздуха.
Служба была короткая, а вот проповедь митрополита растянулась надолго: он возносил решение Собора иерархов церкви казнить огнем еретиков, но так путано, так невразумительно, что Андрей Иванович не узнавал владыку, отличавшегося велеречивостью. Похоже было, сейчас митрополит неумело оправдывался.