Читать «Ульрих» онлайн - страница 2

Тут он подымает на них глаза, такие же свежие и молоденькие, как все его лицо. Обе барышни смотрят на него очень серьезно. Они уже прошли мимо памятника и вышли на шумный, ярко освещенный перекресток. «Нюничка» по привычке сворачивает было на Дерибасовскую, но Лида искусно направляет ее прямо, по более спокойной Преображенской.

Офицер ждет. Лида спрашивает его:

— У вас здесь нет знакомых?

— Никого. Два или три здешних офицера, но теперь они не могут заниматься мною: праздник, визиты, семейство. Я совершенно один.

Эти слова «совершенно один» он как-то отчаянно вычеканивает своим неловким, затрудненным произношением.

— А скажите, — говорит Лида, — почему вы именно к нам подошли?

— К вам? К молодым мужчинам я не обратился бы, потому что тем, без всякого сомнения, показалось бы смешно. А к вам я решился подойти, потому что был в пустом месте.

Он улыбнулся.

— Если бы вы сказали мне «прочь, нахал», то уж лучше в пустом месте, а не на людной улице.

У него есть еще один резон, которого нельзя объяснить этим барышням. Когда они прошли мимо него, отражение снега осветило их лица, и он по их молодости заключил, что эти хорошенькие девушки, наверное, не из той отверженной касты, которой сын скромной финляндской семьи чуждался и боялся. Он вспоминал о своих сестрах, и ему мучительно хотелось провести этот вечер в обществе женщин, но таких же чистых и таких же свежих душою, как эти далекие Гертруда и Анни.

Лида и «Нюничка» внимательно взглядывают на него. Они совсем не охотницы до строгости — свидетели тому небо, аллеи Александровского парка и с десяток кавалеров самой первой юности, но нахалов они не любят, особенно когда это не свой брат безусый коллега, а целый офицер. Однако у Ульриха такое доброе и опечаленное лицо, что они успокаиваются.

— Это так странно и неожиданно, — говорит «Нюничка» колеблющимся тоном, — мы вас не знаем…

— Знаете, сделаем так, — говорит Лида, — мы позволяем вам сопровождать нас до первого вашего проступка. Понимаете?

Офицер понимает и смотрит на Лиду с благодарностью, в которой столько ясного детского выражения, что барышня невольно спрашивает, сколько ему лет.

— Девяносто, — серьезно отвечает он, но они догадываются, что он хочет сказать «девятнадцать», и разражаются звонким хохотом.

— Ваши числа такие трудные; я бы хотел посмотреть, как бы вы говорили по-фински, — полуобидчиво оправдывается офицер и сам смеется.

Они поворачивают к Дерибасовской. Светло, шумно и людно. По обоим тротуарам движутся взад и вперед длинные пестрые цепи гуляющих; здесь можно говорить о чем угодно и хохотать без стеснения, потому что общий гам сохраняет секреты лучше всякого уединения.

По твердому снегу мостовой бегут роскошные сани, увозящие какую-то парочку, и при виде их у молодого северянина раздуваются ноздри.

— Барышни, — говорит он, — позвольте мне пригласить вас покататься на санях.

Они вспыхивают и переглядываются, а офицерик в ту же минуту как будто бледнеет и опускает руки.