Читать «Счастливый день везучего человека» онлайн - страница 9

Антон Вадимович Соловьев

И была еще одна причина, почему он все деньги отдал без остатка: примета. Начнешь обогащаться — собьют. Весь летный состав это четко знал. Да и сколько таких случаев было — начал деньги копить — кончился авиатор. Не с первого, не со второго, так с пятого, с десятого вылета, а не вернется…

А Василий тогда в приметы верил…

Память, память… Она все чаще и чаще возвращает его туда, и ему кажется порой, что вся жизнь прошла там, оставив ему на мирное время жалкую пародию на существование — прозябание. Медленно, медленно он идет к той яме, забредая в эти кривые и грязные закоулки жизни, из которых так трудно выбраться маленькому человеку…

…Из тех, заграничных, воспоминаний есть у него еще одно. Любимое. Ноябрь сорок четвертого, Румыния, Рошиори-де-Веде — местечко под Бухарестом. Привезли на ноябрьские праздники к ним в часть Лещенко. Не того, конечно, который сладким голосом про соловьиную рощу поет, а Петра Константиновича, знаменитого певца, русского эмигранта. Тогда говорили: попробовал бы не спеть, а Федотыч сейчас думает, что нет, он бы все равно пел. Он пел от души, пел с утра до ночи на каких-то подмостках прямо на улице, вместе со своей женой Верой. Она играла на аккордеоне, он на гитаре. Взяли они тогда за живое Василия. Да и не только его…

Пей, моя девочка, пей, моя милая, Это плохое вино…

Такого Федотыч не видел и не слышал больше никогда, ни один артист его не заставлял так смеяться и плакать, как этот немолодой уже, светловолосый невысокий человек с несчастными глазами, перебиравший гитарные струны в маленьком румынском городке с красивым названием Рошиори-де-Веде.

Ну-ка, Трошка, двинь гармошку — Жарь, жарь, жарь! Вы, девчонки, в бубны звонки — Вдарь, вдарь, вдарь! Есть ли милый, нет милого, Все равно! Были б только водка да вино!

Говорят, он, Лещенко, хотел вернуться на родину, да не пустили. Не простили. Не те были времена. Да кто его знает, как оно было на самом-то деле — его сейчас нету на свете. Нету ни Лещенко, ни его песен (по крайней мере Федотыч с тех пор их больше не слыхал) — видать, забылись. А Василий помнит. Забудет только тогда, когда заколотят в ящик.

Мое сердце горем сковано. Захочу — пропью все до гроша. Вся душа растоптана, оплевана. Будем, пить, гуляй, моя душа!