Читать «Мед на хлебе» онлайн - страница 10

— Но все же липы…

— Еще до лип мята будет цвести около речки. Да вишенье в садах, да яблони, да терновник, да рябина, да тмин, да шиповник, да черемуха, да сирень, да одуванчики по всему приволью…

— Ну липы…

— Про липы и говорить нечего. Одна старая липа дает столько же нектара, сколько целый гектар гречихи. А у нас вокруг церкви столько лип? Сорок штук! И все старые! Помнишь, какой запах на все село, когда они расцветут?

— Да еще ведь около Глафириного дома две старые липы.

— Да, и они. Да еще одна липа около Жиряковых.

— А в Самойловском лесу я знаю, где валерьяна растет, но им туда не добраться.

— Пчелам-то?

— Ну да. Это за буераком, на Василевской стороне.

— Доберутся… На то они и пчелы, чтобы каждый цветок найти.

— А с ночной фиалки они берут или нет?

— Боюсь, что любка опыляется ночными бабочками. Но, с другой стороны, если цветок распустился, а пчела летит мимо…

— Хорошо, если бы и с ночной фиалки они хоть немножко принесли…

Так мечтаем мы зиму, но и когда переберемся в начале мая в село, долго еще приходится мечтать. Еще майское разноцветье должно отцвести, июньское, самое яркое и сочное, самое медовое. А липы зацветут в июле, а медовый спас, когда свежим медом, бывало, разговлялись, — жди до августа. Положим, теперь никто не приурочивает первую выемку меда именно к медовому спасу, но так ведь и само собой, по делу получается, что насчет меда наших пчел раньше августа беспокоить не следует. Значит, остается у нас еще три месяца мечтаний и предвкушений. Увидим пчелу на цветке, и кто-нибудь из нас в шутку уж (вроде своеобразной семейной игры) непременно скажет:

— Марюшина, наверно, пчела. Наш будущий мед понесла домой.

С нами жила в тот год и еще одна моя сестра, Антонида. У нее другая, не мечтательная натура и несколько, я бы сказал, суроватый характер. А мы при ней все — Марюша да Марюша, надоели, наверно.

Однажды, придя из магазина с полной кошелкой (пачка соли, подсолнечное масло, вермишель, селедка, рыбные консервы, случайно заброшенная в наш угол мороженая треска), Антонида объявила нам громким голосом:

— Видела вашу Марюшу в магазине, вместе с ней в очереди стояла.

— Что она брала? — Голос у меня почему-то слегка дрогнул.

— Сахарный песок.

— Много?

Дожидаясь ответа, я уж предчувствовал его и уже искал защитных объяснений Марюшиному поступку. Надвигается сезон варенья. Скоро и вишня поспеет, и малина, и черная смородина. Как же не покупать сахар? И все же не хотелось мне, не хотелось, но Антонида уже приговорила нас недрогнувшим голосом:

— Целую наволочку, восемнадцать килограмм.

Катюша не могла знать моих мыслей, я ничего ведь не сказал вслух, но тотчас послышался Катюшин успокоительный голос:

— Ну и что же особенного? Варенье варить. Теперь все песок берут. И Ксения Петровна вчера пронесла полнаволочки. Что же особенного?

Так-то так. Но само собой получилось, что мы все реже и реже вспоминали про Марюшу, и, когда уезжали осенью в Москву, я не напомнил, и Катюша забыла, так мы и не запаслись на зиму вымечтанным нами Марюшиным медом.