Читать «Между полюсами.» онлайн - страница 13

Социально-генеративная функция западничества состояла в том, что, пробуждая в представителях широких демократических кругов критическое мышление и способствуя эмансипации индивидуумов, западники ускоряли объективные общественные процессы формирования интеллигенции и демократизации общественных структур. Это хорошо понимал Белинский, который в статье “Мысли и заметки о русской литературе” (1846) утверждал, что литература “образовала род общественного мнения и произвела нечто вроде особенного класса в обществе, которое от обыкновенного среднего сословия отличается тем, что состоит не из купечества и мещанства только, но из людей всех сословий, сблизившихся между собою через образование, которое у нас исключительно сосредоточивается на любви к литературе” По всей вероятности, это первая в истории русской мысли констатация того факта, что в России появилась интеллигенция как новая социальная структура. Сословие просветителей — так можно было бы вслед за Белинским определить сущность этой общественной группы. Один из соратников великого критика, Николай Некрасов, именно к ней вскоре обратится с трогательным и могучим призывом:

Сейте разумное, доброе, вечное,

Сейте! Спасибо вам скажет сердечное

Русский народ…

Западники мечтали о том, чтобы рухнули наконец вековые устои общественных иерархий и чтобы отношения между выходцами из разных сословий складывались так, как это было в кружке Станкевича, где и “барин” Станкевич, и купец Боткин, и мещанин Кольцов видели друг в друге “только людей” На литературу возлагались особенно большие надежды. Белинский считал, что именно литература и просвещение наряду с развитием промышленности, торговли, строительством железных дорог и прочими успехами в развитии материальной культуры “переплетут интересы людей всех сословий и классов и заставят их вступить между собою в <…> живые и тесные отношения” Конечно, в этой вере в силу печатного слова, любовь к которому способна была, по словам критика, создать в России сословие интеллектуалов-просветителей, было много наивного идеализма — но разве могло его не быть у мечтателей сороковых годов? Они, как и их французские и немецкие учителя и предшественники — Вольтер, энциклопедисты, Лессинг, Шиллер и Гёте — преувеличивали возможности непосредственного воздействия идей и художественных образов на социальные и исторические процессы, рассуждая в духе формулы “мнение правит миром”. Но все-таки они не ошиблись в своих предсказаниях. Новое поколение русских интеллигентов, воспитанное на идеях Белинского и Герцена и проникнутое гуманистическим пафосом Грановского, было гораздо многочисленнее поколения “лишних людей” и многообразнее их по составу. Мысль Белинского о ценности каждого “человека из толпы” нашла свое осуществление в плеяде разночинцев, из которых далеко не все превращались в разрушителей-нигилистов — многие из них стали учеными с мировым именем, блестящими адвокатами, писателями, мыслителями и общественно-политическими деятелями.