Читать «История одного скелета» онлайн - страница 6

- Как только поймаем беглеца, так сразу же выдадим его России, дабы условия мира меж нами не пострадали...

"Грегори Котосикни", как именовали его в шведских бумагах, укрылся под новым именем - Иоганна-Александра Селецкого. Весною 1666 года его тайно переправили в Швецию, а осенью уже вышел королевский декрет: Котошихину назначалось жалованье в 300 риксдалеров серебром, "поелику он нужен нам ради своих сведений о Русском государстве". Со слезами благодарности "Котосикни" выслушал этот указ, клятвенно заверяя шведов, что будет служить их королю верой и правдой, а если изменит, то "будет достоин смертной казни безо всякой пощады..."

Под этими словами он оставил свою личную подпись!

- Прошу службы короне шведской, - просил Котошихин, - а тако же квартиру с харчами, дабы мне жити и сыту бывати...

Пусть читатель не думает, что Котошихин предал родину, расплатившись с нею за те батоги, что отсыпали по спине за пропущенное слово "государь". На святой Руси еще не так драли людей, но никто из них не предавал родины. Дело в другом - в непомерном корыстолюбии Котошихина, который заранее обдумал свое предательство, ибо надеялся иметь за границей больше благ и почестей, нежели имел у себя дома.

Чтобы Котошихин не скучал, шведы поместили его на жительство к переводчику Даниилу Анастазиусу, имевшему свой дом на южной окраине Стокгольма. Толмач любил выпить, а потому даже обрадовался нахлебнику, как своему сопитухе. В это время (после Кардисского мира) снова оживилась торговля России со шведами, в Стокгольме появилось немало русских купцов с товарами, и Анастазиус, помогавший купцам в заключении контрактов, имел от них немалую прибыль. Так что деньжата в его доме не переводились, по этой причине много пьянствовали оба - и сам хозяин и его квартирант.

В периоды трезвости Котошихин усердно отрабатывал королевское жалованье, составляя для шведов подробное описание Московского государства; он описывал структуру его правления, быт и нравы народа, "медный бунт" и восстание москвичей, чему сам был свидетелем. Котошихин хорошо владел бесхитростным языком своего времени, иногда обогащая его сочной речью русского простонародья. Но однажды за выпивкой Даниил Анастазиус стал очень жалеть Котошихина.

- Ты теперь бойся! - сказал он ему. - На Москве прослышали, где ты затаился под чужим именем. В Стокгольме теперь ожидают приезда посла Ивана Леонтьева, который будет требовать твоей выдачи, чтобы на Лобной площади, посреди всей Москвы, тебе отрубили голову, яко предавчику.

- Нет уж! - отвечал Котошихин-Селецкий. - Мне обратной дороги нету, лучше я сопьюсь заодно с тобой, Данилушка...

Анастазиус был женат, а жена его Мария-Фалентина бушевала каждый раз, когда мужчины садились пьянствовать, отчего в доме не переводились скандалы с битьем посуды и рыданиями. Но женщина не слишком-то огорчалась, когда молодой Котошихин гладил ее выпуклые бока и хватал за груди, выпиравшие из прорези тесного лифа. Анастазиус это приметил: